– Да.

– Коротко и ясно.

– Может, ты скажешь, куда мы едем? – спросила Настя.

– А куда мы едем? – спохватился он.

– Вот и я не знаю.

– А тебе куда надо?

– Домой. Адрес хоть помнишь?

– Спрашиваешь!

И путь к ее дому Кирилл знал. Она снимала комнату в доме на Котовского.

– А номер моего телефона?

– Помню.

– А почему не позвонил?

– Потому что баран.

– Еще какой.

– И что же теперь делать?

– А что ты сейчас делаешь? Куда ты ехал?

– Ну, в магазин…

– Жена попросила?

– Ну, в общем, да…

– Вот и езжай в магазин. У тебя своя жизнь, у меня своя.

– Конечно, такое не прощается, – вздохнул Кирилл.

– Что не прощается?

– Ну, я теперь с другой…

– Не прощается другое. Не прощается то, что ты поверил Зинке.

– А что прощается?

– Пока ничего.

– Но я могу надеяться?

– На что?

– Ну, на прощение…

– А еще на что?

– Мы могли бы встретиться…

– Это ты о чем? – удивленно вскинула брови Настя.

Кирилл прикусил язык. Действительно, о чем это он? Как он может встречаться с Настей, когда в ногах такая обуза. Это сегодня Роза не захотела ехать с ним в город, потому что голова у нее вдруг разболелась, а обычно она всегда где-то рядом. Да и Яков Алексеевич неизвестно как себя поведет, если узнает о его романе на стороне, – то ли застрелит, то ли за яйца подвесит. Ну, а скорее всего, в бочку закатает…

– Ну, чего ты замолчал? – подзадорила его Настя.

– Я не замолчал. Я думаю… По-дурацки все вышло. Люблю тебя, а живу с другой.

– Любишь меня?

– Люблю, – как о чем-то само собой разумеющемся сказал Кирилл.

Он почти три недели встречался с Настей, и секс у них был, но до признания в любви дело как-то не доходило. Да и не задумывался Кирилл, любил он ее или нет. И сейчас не стал раздумывать над этим – просто взял и признался в своих чувствах. И ведь не соврал, потому что действительно любил Настю… Может, и не тянуло его взяться за перо и в стихах выразить свои чувства, но не было человека дороже, чем она. Потому и не смог он проехать мимо нее. Потому и скачет сердце в груди…

– Зачем же тогда на другой женился? – дрогнувшим голосом спросила она.

– Говорю же, дурака свалял. Крыша слетела…

– Крышу на место можно поставить. А то, что записано пером, топором не вырубишь…

– Это ты о чем?

– О печати в паспорте… Ты теперь женатый человек. И я для тебя чужая.

– Не чужая… А насчет топора, это ты правильно сказала. – Кирилл с такой силой сжимал руль, что побелели костяшки пальцев.

Можно печать в паспорте вырубить. Именно вырубить, именно топором… За топор надо браться, и за вилы. Только так можно вырваться из тисков, в которых он оказался. Тиски вырубить, а тех, кто закручивает их, – посадить на вилы…

В конце концов, он мужик или тряпка? Не пора ли пробудить в себе гордыню? Почему он должен жить в стойле, куда его так нагло затолкали какие-то моральные уроды?..

Кирилл свернул вдруг вправо, загнал машину под пышную липу с торца пятиэтажного дома. Место здесь относительно безлюдное, да и в машине затемнены все окна, не считая ветрового.