Глаза Бонзо сияли; слюна в уголках рта то появлялась, то, когда Бонзо делал вдох, затягивалась назад в рот. Он продолжал методично избивать уже почти бесчувственного Гэса и правой и левой рукой. Гэс завалился боком на цементный пол. Бонзо вздохнул и вытер рот.

На Гэса вывернули ведро холодной воды, и он пришел в себя. Во рту был вкус крови и блевотины. А в голове — одна мысль: продержись, продержись, уже немного осталось.

Перед глазами висел кровавый туман. О Господи, как у него все болит! Боль в ноге была просто нестерпимой. Лицо превратилось в бесформенную кровавую маску...

— Ладно, парень, — сказал кто-то добрым голосом, — все теперь будет в порядке.

Гэс попытался открыть глаза. Открылся один. Рядом с ним сидел Гроувер Дарби и влажной губкой обтирал ему лицо.

— Нога, — выговорил Гэс. — Очень болит нога.

— Да, эти ребята не церемонятся. А этого быка мне пришлось просто оттаскивать от тебя. Я ему заявил, что как шериф не потерплю в графстве Форд такого насилия.

— Спасибо, Гроувер. Я знал, что вы никому не продадитесь.

— Скажу тебе, что нелегко — ой как нелегко! — не поддаться ни тем ни другим, — сказал Гроувер, — но я стараюсь. И я постараюсь больше не подпускать к тебе этих не в меру резвых ребят. Но при условии, если ты будешь со мной честен.

— Честен? Что вы имеете в виду?

— Ну, понимаешь, ведь я ничего толком не знаю. Не понимаю, что, собственно, происходит. Против тебя выдвигают всякие, знаешь, весьма серьезные обвинения. Я хотел бы быть на твоей стороне, но я не знаю, что правда, а что нет.

Голос у Дарби был такой, какой, наверное, бывал у шерифов маленьких городков Дикого Запада в те времена, когда эти городки только начинали свое существование; казалось, он предлагает гостеприимство, свежезажаренный бифштекс... Ну прямо добрый, старый дядюшка Гроувер!

— Я понимаю, но если я вам что-то расскажу, они же за вас примутся!

— Ну, им вовсе не обязательно знать, что ты мне рассказал.

— Нет, будет все-таки надежнее, если вы не будете ничего знать. К тому же, может, они уже уехали, — сказал Гэс задумчиво.

— Уехали куда?

— Ну, между нами был такой договор: если я не возвращаюсь к полуночи, они должны были отправляться дальше на запад, вдоль реки, в Нортон, а потом развернуться и двигать на восток, в Линкольн-Сентер.

— Да, Гэс, занялся ты негодным делом, — сказал Гроувер печально. — Я еще и Лютеру, твоему брату, говорил когда-то — боюсь я, как бы этот парень — то есть ты — не встал на плохой путь.

— Гроувер, вытащите меня отсюда! Я же ничего у вас в городе противозаконного не сделал. Мне не предъявлено никаких обвинений. По какому праву меня здесь держат? Вы должны отпустить меня.

— К сожалению, это не в моей власти.

— Но по закону меня не имеют права здесь держать, Гроувер! Вы же представляете закон, а, Гроувер?

— Да, конечно, Закон и Порядок. Только не надо тут выступать. Вроде адвокат какой-то! Я свои обязанности знаю и выполняю.

И он вышел из камеры, тщательно заперев за собою дверь.

Может быть, теперь уловка Гэса позволит ему выиграть несколько часов? А этот Дарби, для деревенщины, сыграл свою роль совсем неплохо.

Гэс попытался заснуть, чтоб хотя бы немного восстановить силы; к тому же — что еще ему оставалось делать? Выбраться из тюрьмы он все равно не мог.