— Ладно, — сказал Гэс, — значит, я просто расшибу себе голову! Но этот боров не будет больше покупать наших женщин! Вот так.

Гэс взял старый, пыльный плетеный кнут, свернул его в кольцо и повесил на седло, оттолкнул Мартина в сторону, сел на пони и ускакал по дороге в город.

Он собирался продемонстрировать всем, какая сволочь этот Хундертмаркс — и больше ничего. Вытащит его на улицу, пригрозит ему плеткой, и Хундертмаркс как миленький все сам расскажет! И может быть, другой банкир, который заменит его, будет помогать людям, а не глотать их со всеми потрохами. Но Гэсу и в голову не могло прийти, что Мартин позвонит Хундертмарксу и предупредит его.

Гэс въехал в город с восточной стороны; по дороге он вспоминал, как охотился на оленей на холмах Гошен. Нужно подбираться к ним так, чтобы они ничего не подозревали, но это очень трудно. У животных есть особое чувство опасности, да и ветер всегда может неожиданно перемениться...

Гэс и не пытался пробраться в город незаметно, скрытно. Его пони бежал упругой рысью, которая ему так нравилась, по центральной улице. Остановился прямо напротив банка, у столба с перекладиной, к которой привязывают лошадей. У ступеней банка стоял сияющий черный “бьюик” — на радиаторе статуэтка Крылатой Победы. Когда Гэс слезал с пони, одна нога беспомощно застряла в стремени. Пока он высвобождал застрявшую ногу, подошел Гроувер Дарби.

— Сынок, пойдем-ка лучше со мной.

И Гэсу ничего не оставалось, как пойти за дородным шерифом. Его заплывшие глазки были, как всегда, сонными, на боку в кобуре висел револьвер.

— А в чем, собственно, дело, шериф? — спросил Гэс через пару шагов, пытаясь сообразить, как это получилось, что шериф узнал о его намерениях; сквозь пыльное окно банка Гэс успел заметить жирное красное лицо.

— Да вот слышал, что собираешься наделать всяких глупостей.

— Мои дела касаются только меня, — произнес с расстановкой Гэс, все еще пытаясь сообразить, что же делать дальше.

— Гэс, ничего у тебя не выйдет, — сказал Дарби примирительно.

— Шериф, я здесь живу уже восемнадцать лет, и знаете, научился понимать, что и как. Особенно что справедливо, а что нет.

— Ты еще слишком молод, парень. Не привык еще к узде! Я знаю, что это тяжкая наука, хочется и побрыкаться. Знаешь, стальные прутья покрепче кнута.

— А как насчет того, что человек должен оставаться всегда человеком? А узда для кого — разве не для животных, а?

— Ты мне, парень, не хами! Вот я тебе сейчас покажу, как выглядит камера в тюрьме — посидишь там, подумаешь.

— Вот тут ты дал промашку, шериф, — прошептал Гэс, слегка развернувшись. И обрушил на Дарби свой тяжелый, как окорок, кулак, вкладывая в удар всю силу и вес тела. Удар оглушил шерифа и свалил на тротуар — так ударом молота опрокидывают быка.

Гэс, не взглянув на распростертого на земле Дарби, повернулся и бросился к своему пони. Сорвал с седла плеть, подбежал к банку, взлетел по ступенькам к двойным стеклянным дверям. Шторы были опущены. Гэс с разгону высадил стекла, оборвал шторы, ворвался внутрь; перепрыгнув через стойку, влетел в кабинет Хундертмаркса. Тот, трясущийся, жирный, навел на Гэса маленький пистолет и выстрелил. Промахнулся! Выстрелил еще раз — пуля вырвала кусок кожи и мяса с ребер. В следующее мгновение Гэс ухватил его за руку, державшую пистолет, вывернул ее (что-то хрустнуло), а потом, волоча за другую руку, потащил толстого борова с позеленевшим лицом на улицу, где успело уже собраться довольно много народа, включая доктора Винкельмана и пастора Вайтгенгрубера. Гэс подтащил Хундертмаркса к сточной канаве и окунул банкира в нее раз, потом второй, третий. Затем, переломив рукоятку плети о свое колено, Гэс подбежал к пони и вскочил на него.