И Гэс ощущал именно то, что описывал Мориарти: страх, безумное желание спастись, убежать, готовность кусаться, драться, лягаться — все что угодно, лишь бы не потерять свободу.

— Ну, пожалуйста, сэр, — заговорил Гэс, стараясь сохранять спокойствие. — Я никаких банков не грабил, и вообще ничего не грабил... И никого не грабил... я ни в чем не виноват, я ничего такого не сделал... Вы просто ошиблись...

— Ну, это выяснит судья, — прорычал Мориарти; в его голосе прозвучала даже некоторая обида — будто у него отбирали законную добычу. — У тебя на физиономии написано, что ты виновен. Ты прямо воплощение греха! Парень, я на своем веку повидал уже предостаточно всяких мошенников, да, парень, предостаточно. И доложу тебе — вид у тебя самый грабительский. Ну, давай, давай руки.

Мориарти все же немного нервничал: от огромного молодого человека исходили животная неприрученность, напряженность, нарастающая паника. И он, быстро вытащив пистолет, наставил его на Гэса и сказал, медленно и четко:

— Выставляй руки, или, клянусь Богом, я проделаю в тебе хорошую дыру!

— Я никого никогда ни о чем не просил, — сказал Гэс тихим голосом, в котором слышалось даже некоторое сожаление. — И сейчас тоже не буду ни о чем умолять.

Гэс вытянул перед собой руки, сжатые в кулаки. Кулаки казались вырезанными из огромных кусков дуба. Эти мозолистые руки могли поднимать тяжеленные каменные столбы для забора и ставить их вертикально, а вечером эти же руки нежно доили одиннадцать коров подряд, при этом от однообразных движений руки не сводила судорога, и они продолжали работать все так же уверенно и осторожно.

Левой рукой Мориарти снял наручники со своего пояса. Движения у него были уверенные, отработанные, он был большим умельцем в этом деле — держать в одной руке пистолет, а другой рукой вытаскивать и надевать наручники. Однако защелкнув наручник на левой руке Гэса, он совершил ошибку — посмотрел парню в глаза. Гэс в упор смотрел на когда-то красивое лицо, на шапку рыжих, вьющихся волос, на невеселую улыбку, на сплющенный от давнего удара кулаком нос.

— Ух ты, вы похожи на киноактера, — сказал Гэс тихо.

Мориарти улыбнулся еще шире, и в это мгновение Гэс нанес ему удар кулаком в живот — простой, незамысловатый, но невероятно мощный. Полицейский рухнул на землю, хрипя и хватая ртом воздух.

Резким ударом ноги Гэс отшвырнул упавший пистолет подальше. Но в ближайшие несколько минут Мориарти и так не смог бы подняться и уж конечно не мог бы ни за кем гнаться.

Он будет сидеть на тротуаре, прислонившись спиной к стене дома, держась за живот и втягивая с присвистом воздух; он будет проклинать этого здоровяка-фермера; потом на коленях поползет отыскивать свой пистолет, выданное ему “табельное оружие”, найдет его, но наручников не отыщет — они остались защелкнутыми на левой руке Гэса. Он все обдумает и решит не докладывать пока о том, что произошло; он не скажет, что упустил разыскиваемого беглеца. За такие промахи не присваивают чин лейтенанта. Но ничего, ничего, время еще есть. Рано или поздно этот бык где-то объявится. А как только он высунет голову, Мориарти будет тут как тут — и голову эту отшибет. И не будет он больше демонстрировать свое доброе расположение. В следующий раз этот Гилпин получит все, что ему причитается. И даже сверх того.

У Мориарти очень болел живот. И он решил отправиться на Черри-стрит — пожарить какую-нибудь шлюху.

Он бежал и бежал, болтающиеся наручники хлестали его; дышать становилось все труднее, но он бежал, не разбирая дороги.