Здесь возможны две альтернативы: или человек склонен к тирании от Природы, и поэтому все его естественные качества естественным же образом извращены, или эта испорченность происходит от того, что на протяжении долгого времени человечество существовало в атмосфере социальных условностей, создающих тиранию, и поэтому естественное употребление естественных его качеств приобрело тиранический характер. Какая из этих гипотез верна? Удовлетворительный ответ, логичный и отвечающий принципам научного мышления, найти невозможно. Размышление в данном случае не может разрешить проблему, поскольку оно обусловлено исторически или научно, и зависит от знания фактов. Наука также в данном случае помочь не может, поскольку, как бы далеко мы ни продвигались в обратной исторической перспективе, мы всегда находим человека в условиях той или иной тирании, и это не дает нам возможности определить, каким является человек, живущий в исключительно естественных условиях. Возможности однозначно ответить на вопрос, какая из этих гипотез верна, у нас нет, поэтому все, что нам остается, выбрать из них ту, которая представляется наиболее вероятной, а именно — вторую. Предположить, что долгое пребывание человечества в атмосфере социальных условностей, порождающих тиранию, извратило естественные человеческие качества таким образом, что все люди стали склонны к тирания, даже в тех случаях, когда не имеют намерения господствовать над другими, было бы более логичным, чем считать, что естественные качества в нас извращены от природы, что в каком-то смысле даже не лишено противоречия. Поэтому любой мыслитель, выберет в данном случае, как некогда это сделал я, вторую из названных гипотез.

Итак, очевидно здесь, по существу, только одно… При нынешнем состоянии общества не может существовать группа людей, которые смогли бы объединить свои усилия и не создать при этом в своей среде новую тиранию, прибавив ее к тем условностям, против которых они восстали. Сколь бы прекрасны ни были их намерения, и сколь бы самоотверженно ни стремились они бороться с условностями, препятствующими свободе, на практике они разрушат все, к чему стремятся в теории, и более того, вероятно, погубят все идеи, которые попытаются утвердить. Что же делать в таком случае? Очень просто… Продолжать работу — во имя общей цели, но по отдельности.

— По отдельности?!

— Да. Разве ты не слышал, о чем я говорил?

— Слышал.

— И ты не находишь логичным, я бы сказал, фатальным мое заключение?

— Нахожу, да… нахожу. Чего я не понимаю — как это…

— Сейчас объясню… Я сказал: работать вместе ради общей цели, но по отдельности. Если все будут трудиться ради общей цели анархизма, каждый будет своими усилиями способствовать разрушению социальных условностей и созданию свободного общества; и если при этом все будут работать отдельно, то между нами никогда не возникнет никакой новой тирании, потому что никто не будет воздействовать друг на друга, а значит, не сможет ни господствовать над другим, ограничивая его свободу, ни помогать другому, делая, таким образом, его свободу неполноценной.

Работая так — по отдельности — ради общей цели, мы будем иметь два преимущества: наши усилия будут объединены, и в то же время не возникнет новой тирании. Мы останемся едины — потому что у нас общие идеалы, общий труд и общая цель; мы останемся анархистами, потому что каждый из нас трудится во имя свободного общества; но так мы перестанем быть предателями, пусть даже и были таковыми невольно, так у нас просто не будет возможности предать наше дело, потому, работая в одиночку, мы не будем испытывать пагубное воздействие социальных условностей, и даже его отражения в естественных качествах, данных нам Природой.