Потом снова продаст.

Он будет продавать так, как никогда раньше.

Чувствуя необходимость размяться, Габриэль сделал несколько кругов по кабинету, по привычке задержавшись у окна. На другом берегу в высь безоблачно-синего неба уносилась Эйфелева башня. Вид из окна на миллион долларов, и Габриэль знал, что будет скучать по нему. Башня находилась в полумиле, но казалось, что до нее рукой подать. Его взгляд зацепился за лифт, поднимавшийся в стальном кружеве, и Габриэль подумал, что эта башня не подвластна времени: она и сегодня современна, и сегодня поражает не меньше, чем в те дни, более сотни лет назад, когда ее построили для украшения Всемирной выставки в Париже в 1889 году.

Однако сейчас его больше интересовали пешеходы внизу. Высунувшись из окна, он неторопливо скользил взглядом по улице. Через два дома от него шофер в ливрее наводил глянец на автомобиль посла Катара — «Порше-ГТ-турбо» стоимостью триста тысяч долларов, однако он не был настолько поглощен своим занятием, чтобы не заметить длинные красивые ножки двух молодых женщин, проходивших мимо. Несколько ребятишек с криками и визгом гонялись друг за другом. Месье Гальени, владелец кафе на углу, прохаживался перед своим заведением, дымя сигарой и тщетно высматривая хоть кого-нибудь, с кем можно было бы поспорить о последних шагах, предпринятых правительством. Больше на тротуарах никого не было. Как всегда в послеобеденное время.

Габриэль задумался о событиях последних дней. Он знал, что, когда незваные гости придут, они будут невидимы.

Он вернулся за свой письменный стол.

Да, он будет скучать по Эйфелевой башне. Но больше в Париже нет ничего, с чем ему было бы жалко расстаться. Он спокойно оставит всю эту богемную ночную жизнь и уличные кафе, богомерзкие потоки машин и загаженный воздух, сырую осень и скучную зиму и, уж конечно, страстную самовлюбленность Парижа. Здесь все насквозь прогнило.

Сняв трубку, он набрал номер и начал второй раунд звонков:

— Привет, Жан-Жак. Продавай. Мы выходим из «Ситроена», «Сен-Габена» и «Л'Ореаля». Да, продавай все. До последней акции.

12

«Форд-мондео» провез Адама Чапела и адмирала Оуэна Гленденнинга через три пропускных пункта и въехал во двор американского посольства. Бетонные надолбы, отстоящие одна от другой на полтора метра, составляли первую линию защиты. За ними, под прикрытием полицейских машин, поставленных точно перед воротами посольства, расположились три пары французских полицейских. В небесно-голубых рубашках и темно-синих брюках, в форменных фуражках и с автоматами на груди они выглядели безупречно. Последнюю линию защиты составляли морские пехотинцы. Их пост находился у пропускного пункта в канцелярию, и они тоже были начеку в связи с принятыми дополнительными мерами.

— Можно подумать, что мы в зоне боевых действий, — заметил Гленденнинг, открывая дверцу, когда машина плавно остановилась. — Посты по всей улице, на четыре квартала в каждую сторону, на крышах снайперы. Мы уже раскрыли два заговора — а не то это заведение взлетело бы на воздух. Бог знает, сколько их еще замышляется прямо сейчас. — Немного неуклюже он вытащил из машины одну за другой ноги, достал костыли и с трудом выпрямился, не обращая внимания на водителя, бросившегося ему помогать. — Вам помочь выбраться? — не оборачиваясь, спросил он Чапела.

— Спасибо, сэр, я справлюсь, — ответил тронутый участием Чапел.