|
Дни были на славу, один лучше другого. Но чем выше становились серебристые облака, чем оранжевей над городом разливались зори, тем больше дед Василий томился вынужденным бездельем. Он не спал. Сидел возле окна и глядел на притихший город. Потом ходил по палате, всматривался в лица спящих больных, поправлял их постель, а тем, кто не спал, приносил чай.
Деда Василия тянуло домой. После сердечного припадка, который случился с ним на улице, он чувствовал себя хорошо. Сердце билось ровно, без перебоев, и только порой тяжелели ноги. Несмотря на протесты врачей, дед Василий выписался из больницы. Ему надо было бы отдохнуть еще неделю-другую, но он в тот же день пришел в ресторан и приступил к обычной работе. Все шло хорошо, дед Василий шутил, от всего сердца радовался приходу знакомых и даже выпил стакан вина. А к вечеру у него стала кружиться голова. Все плыло перед глазами словно в тумане. Но людей он видел. Вот за столом слева спорит с кем-то бывший диспетчер порта Орленко, летописец всех судовых аварий. А дальше, возле оркестра, сидит крановщица угольной гавани Мая Фомина, девушка с каштановой челкой. Этой весной она, рискуя собственной жизнью, спасла тонущего в море мальчика… И сейчас, проходя мимо, дед Василий ласково улыбнулся ей. Он продолжал работать и работал, как всегда, быстро, уверенно, никого не заставляя ждать лишнее время. В одиннадцатом часу ночи дед Василий вдруг остановился посреди зала с подносом, на котором стоял кофейник. Было похоже, что старик заблудился… Он сделал вид, что слушает музыку, а сам мучительно напрягал память. Он забыл, кто заказал ему кофе. Забыл впервые в жизни. Он вытер похолодевшее влажное лицо салфеткой, шагнул и медленно опустился на пол с подносом в руках, так и не вспомнив заказчика кофе…
V
В день похорон с утра моросил дождь, но в полдень из-за туч выглянуло солнце. Гроб несли четверо сыновей старика, прилетевшие из четырех больших городов страны, все рослые, широкогрудые люди. Глеб шел за похоронной процессией и сжимал в руке серебряные часы, подарок деда, которые ему вручил бывший диспетчер порта Орленко. Звучала нежная, печальная мелодия. А вокруг был океан золотого света, живой, безбрежный. Глеб вспомнил, как он разорвал письмо старика, и с виноватым видом сунул часы в карман рубашки. Кладбище, все в зелени, охваченное тишиной. Могила. Горсти земли. И холм, покрытый цветами… Глеб словно издалека слышал прощальные слова: — …Василий… Ты всю жизнь служил людям… А служение людям, как свет солнца… — Как свет… — повторил мальчик и, покидая кладбище, понял, что люди, которых обслуживал дед Василий, ведут корабли, посылают ракеты в космос и строят жизнь на земле. Он всем помогал трудиться. Поэтому так добры и печальны лица людей. Возвращаясь в город, он позабыл о часах Василия. И неожиданно, уже у ворот своего дома, он услышал их гулкое, отчетливое биение. Глеб остановился. Открыл крышку часов и чуть было не вскрикнул от радости: на внутренней стороне крышки рукой деда был выгравирован парусник — барк «Жемчужный».
Сероводород и Тюлька
Тюлька, синеглазая девочка с двумя смешными косичками — одной как бублик, а другой как рог козленка, — тоскливо бредет вдоль рыбацкого причала. Над ней проносятся веселые облака, кружатся веселые чайки, и солнце льет на нее свой веселый свет, но сама девочка никак не может развеселиться. Она молча глядит на море. А море как море. То голубое. То серо-зеленое. То вдруг совсем золотое. Но Тюлька видит другое… Там, за самой синей далекой далью, в морских глубинах, раскинулось царство сероводорода… Он губит все живое. И краба, и бычка, и пеструху, и мидию цвета школьных чернил, и даже морского конька… Об этом отвратительном газе рассказала учительница Алла Федоровна. |
