Новые союзы непрочны, детей никто не хочет. Противозачаточные средства ценятся на вес золота. Офицер, уезжая из Харбина в Забайкалье, везет с собой на продажу два самых дефицитных товара — рыболовные крючки и презервативы. Газетный фельетонист иронизирует: «Ницше считал, что брак есть воля двоих к созданию третьего. Современный брак — воля двоих к тому, чтобы третьего ни в коем случае не было».

Перед Унгерном эти проблемы не стояли. В плену, отвечая на вопрос о своей семейной жизни, он сказал, что был женат на «китаянке», но вскоре отослал ее от себя. Князев подтверждает: «Женившись на китайской принцессе, барон уже через месяц отправил ее обратно к родителям». Приданого она ему не принесла, напротив — денег ждали от него. За родство с Цинами следовало платить, и Унгерн через доверенное лицо оформил в одном из харбинских банков значительный вклад на имя жены.

Прежде чем окончательно перебраться в Харбин, Елена Павловна некоторое время прожила на станции Маньчжурия, в 60 километрах от мужа, но не похоже, чтобы он ее часто навещал. Сама она в Даурии не появлялась, никто из унгерновских офицеров ее не видел. Последний раз о ней вспомнили через год после свадьбы: в сентябре 1920 года, сообщала газета «Заря», прибывший в Харбин адъютант барона от его имени вручил давно покинутой Елене Павловне письменное извещение о разводе. Брак был расторгнут по китайской традиции, согласно которой мужу достаточно известить жену о своем решении.

Впрочем, развод мог быть и фиктивным, а сообщение о нем в «Заре» — намеренной дезинформацией. Иначе непонятно, зачем Унгерн незадолго перед походом в Монголию отдал свое обручальное кольцо на хранение своему приятелю Кислицыну. Тот сам рассказал об этом, не объясняя причин. Едва ли барон из сентиментальности решил сберечь кольцо как реликвию, подобные движения души не в его стиле. Развод с маньчжурской принцессой был ему не нужен, этот брак способствовал укреплению его авторитета среди монголов.

«Я женат на маньчжурке», — уже после взятия Урги писал Унгерн князю Полтавану в настоящем, а не в прошедшем времени. Никакой обузы она для него не представляла, но он готовился к войне с китайцами, и ей не следовало оставаться его официальной женой. Скорее всего, объявление в газете имело целью вывести из-под удара не столько даже саму Елену Павловну, сколько влиятельных членов ее клана, прежде всего — генерала Чжан Кунъю. Унгерн и Семенов рассчитывали на его содействие в борьбе с китайскими республиканцами в Монголии, а он без того состоял на подозрении у Чжан Цзолина и впоследствии был убит по его приказу.

Детей от Унгерна у Елены Павловны, по всей видимости, не было. Однако в середине 1930-х годов, вскоре после выхода книжки есаула Макеева «Бог Войны — барон Унгерн», отрывки из которой перепечатывали многие эмигрантские газеты, в Париже появился «сын» главного героя. Явление Унгерна-младшего было обставлено в духе романтических легенд о бароне-мистике: юношу сопровождал загадочный латыш в костюме буддийского монаха. Он, должно быть, и привез его из Китая. Обычно такие вояжи предпринимались для сбора пожертвований у легковерной публики, но чем занималась эта колоритная пара, кого посещала и куда потом делась, неизвестно.

Спустя шесть десятилетий в Гонконге одно время фигурировал второй «сын» барона.