|
Иногда она доносилась с гор. Иногда – с моря. А бывало даже, что и с крыш хибарок, разбросанных на берегу между горами и морем. Мало того. Кончилось все это тем, что даже девушку по имени Сиокуми однажды ночью напугал свои пением барсук.
Девушка, разумеется, была твердо уверена, что поет юноша. Прислушавшись к дыханию матери, она решила, что та уже крепко спит; тогда, тихонько встав с постели и приоткрыв дверь, она выглянула наружу. Но ничего не увидела лишь серп луны в небе да набегавшие на берег волны, - юноши нигде не было. Девушка огляделась и вдруг замерла, прижав ладони к щекам, будто её вдруг обдало порывом холодного ветра. На песке, у самой двери, она увидела следы барсука… Эта история, преодолев горы и реки, дошла наконец и до столицы. И вот уже оборачивается человеком барсук в Ямасиро. Затем оборачивается человеком барсук в Оми. Потом стали оборачиваться человеком барсуки и в других районах. А в эпоху Токугавы появился барсук-оборотень, в которого настолько поверили, что даже нарекли его как человека – Дандзабуро из Садо. Барсук, разумеется, никогда не оборачивался человеком. «Просто люди уверовали, что оборачивается», - возможно, скажете вы мне. Но разве такая уж большая разница между тем, что существует, и верой в то, что существует? Относится это не только к барсуку. Разве все сущее не есть в конце концов лишь то, во что мы верим! У Йитса в «Кельтских сумерках» есть рассказ о детях с озера Джиль, которые уверены, что девочка-протестантка, одетая в голубое и белое, и есть Богоматерь. И поскольку эта вера тоже живет в сознании людей, Богоматерь с озера нисколько не отличается от обитающего в горах барсука. Мы должны верить в то, что живет в нас, как верили наши предки в барсука, оборачивающегося человеком. И разве не следует нам жить так, как предопределено этой верой? Именно поэтому никогда не следует насмехаться над барсуком. |
