– Так‑то оно так, – пригорюнилась Катька, – но жена у него хитрющая, и, если окажется, что муж в тайге и я одновременно исчезла из города, ее и комары не остановят.

– И что? – насторожилась я, начав соображать, куда клонит Катька, но отказываясь в это верить.

– Ты могла бы мне помочь, – заявила она

– Как? – хмыкнула я, уперев руки в бока, и чуть не проворонила пельмени, чертыхнулась, убавила огонь и покачала головой.

– У тебя отпуск, – вкрадчиво продолжила сестрица. – Какая разница, где тебе сидеть: на своей или на моей кухне? А меня ты здорово выручишь. Как только я вернусь, сразу же поедешь в Париж. Если не веришь, я тебе деньги вперед дам – заказывай путевку хоть сегодня.

Я немного постояла с открытым ртом, швырнула ложку, которую до сего момента держала в руках, и спросила с обидой:

– Чего ты мелешь? – Надо сказать, Катьки но обещание произвело на меня впечатление, а в Париж хотелось так, что во рту пересохло. Я жалобно вздохнула и неожиданно разозлилась на сестрицу.

– Все очень просто, – добавив в голос вкрадчивости, начала она, почему‑то переходя на шепот. – Тебе только и дел, что показываться на моей работе. Она придет, увидит тебя и успокоится. Заметь, все довольны: и грымза эта, и ты, и мы…

– Как же я на твою работу пойду? – не поняла я. – Что я там делать буду?

– Ничего. Я сейчас в отпуске и ты, естественно, тоже. Короче, работать не надо. Главное, чтобы эта его мымра тебя там увидела, если ей придет в голову охота проверить: в городе я или куда уехала.

– А где ты работаешь? – окончательно перестала я понимать что‑либо.

– В ночном клубе, – ответила Катька.

– Кем? – испугалась я.

– У меня сольный номер.

– Танец живота, что ли? – ожидая самого худшего, допытывалась я, а Катька заявила:

– Нет. Я пою.

– Что ты делаешь? – Тут надо пояснить: вот уж чего сестрица совершенно не умела, так это петь. Кому это знать, как не мне, я закончила музыкальную школу, наша мама, добрая душа, любила устраивать детские праздники и всегда просила меня: «Оленька, разучите с Катей какой‑нибудь романс», – и я честно старалась, пока не поняла: не только романс, но и самую пустяковую песню про кузнечика Катька не в состоянии спеть без того, чтобы все не переврать. Оттого я сейчас и сидела с выпученными глазами, силясь понять, с чего это Катька вздумала так шутить. Должно быть, вид у меня был на редкость глупый, сестрица поморщилась, а я разозлилась:

– Ты не умеешь петь.

– А кто умеет? – разозлилась в ответ Катька. – Я хоть на первый канал телевидения не лезу, хотя ничуть не хуже этих… Просто у меня денег нет… Ладно, это все ерунда. Главное, тебе надо каждый вечер появляться в кабаке, чтоб любая собака знала: никуда я не уехала.

– Ты точно спятила, – обиделась я. – Как же я буду сидеть в твоем кабаке? Ты что же, в парандже выступаешь?

– Глупость какая, нет, конечно.

– Тогда твои коллеги должны знать тебя в лицо и…

– Мы похожи, – хмуро заявила Катька.

– Возможно. Но не до такой же степени, чтобы принять меня за тебя.

– А ты постарайся. За семьсот баксов плюс… скажем, пятьсот баксов на расходы в Париже, ну и сто баксов сейчас, чтобы ты не чувствовала себя сиротой казанской…

– Ты что, в самом деле миллионера подцепила? – нахмурилась я.

– Разумеется.