– Что ты, что ты! – Джек сделал совершенно честные глаза и даже вскочил со стула. – Что ты такое подумал? У меня и в мыслях такого не было, за кого ты меня принимаешь? Это твоя тема, ты во всяких картинках разбираешься как бы – что я, не понимаю? Конечно, у покупателя и доверия к тебе больше будет. Что ты, у меня и в мыслях не было тебя кидать!

– Ну смотри, – примирительно заговорил Гоша, – возможно, мне и показалось, но ты свои глазки-то блудливые притуши. И Мусе своему передай, чтобы и не пытался на меня наезжать.

Про себя Гоша подумал, что самое удачное в сложившейся ситуации – это как раз то, что картины у него нет, иначе ее либо украли бы, либо отняли. А так – попробуй, отними! – как было написано на вкусных шоколадных конфетах советских времен. Нельзя украсть то, чего нет. А вот продать – можно. Продажей того, чего нет, занимались и занимаются во все времена тысячи преуспевающих бизнесменов. Продавали в прежние времена тысячи тонн хлопка, существующего только на бумаге, миллионы тонн нефти, присутствующей только в отчетах, десятки тысяч шкурок соболя и норки, наличествующих только в накладных, – и из этих несуществующих шкурок шили вполне реальные шубы, из невидимого кирпича строили замечательные, абсолютно видимые и ощутимые особняки.

То же самое происходит и сейчас, только на другом витке исторического развития, а значит – на другом уровне качества. И почему бы ему, Гоше Фиолетову, не влиться в эти толпы процветающих и не продать с большой выгодой для себя несуществующую картину? Тем более что картина эта на самом деле существует – до вчерашнего дня ее многие видели – и заинтересованные лица уверены, что сейчас картина у него, Гоши.

«Аристархов», – подумал Гоша.

В сложившейся ситуации ему нужен Аристархов.

Гоша вспомнил сегодняшний сон. Во сне он видел Аристархова. По всему выходило, что сон был в руку.

Андрон Аскольдович Аристархов, которого студенты, изощрявшиеся в остроумии, называли «А. А. А.» (при этом полагалось кряхтеть, как бабушка кряхтит внуку, сидящему на горшке), был самым богатым человеком в Академии художеств. Ездил Андрон Аскольдович на Сверкающем черным лаком джипе «тойота-лендкрузер» с шофером – прямо как какой-нибудь крупный авторитет. Те, кому случалось побывать в квартире Аристархова, выходили оттуда с круглыми от изумления глазами, а на дачу к себе он от греха вообще никого не пускал.

Удивительное благосостояние профессора Аристархова базировалось не на его художественном таланте и не на денежных поступлениях от богатых зарубежных родственников. Профессор замечательно использовал свою основную специальность. Он преподавал в Академии технику живописи, и чтобы получить зачет по его курсу, каждый студент должен был качественно скопировать какой-нибудь шедевр прошлых веков из коллекции Эрмитажа или Русского музея. Закончив копию и отмыв руки от краски, студент нес работу Аристархову, получал свой законный зачет и, облегченно вздохнув, отправлялся пить пиво в какое-нибудь недорогое заведение – по установленной традиции требовалось обмыть зачет с друзьями. Про свою курсовую работу студент никогда больше не вспоминал. А она, его курсовая работа, то бишь вполне сносная копия Рембрандта или Левитана, Мурильо или Боровиковского, благополучно всплывала в Париже или в Берлине, где приличные копии мастеров прошлого всегда в цене. Каналы вывоза копий за границу у профессора были надежно налажены, все нужные люди получали свою долю… кроме студентов.

Но студенты получали положенные зачеты и больше ничем не интересовались.

Некоторые коллеги по Академии художеств пытались сунуть нос в аристарховский бизнес, но, получив по этому носу, быстро утешались старым изречением: «Каждому – свое».