– До сегодняшнего дня, – сказала она, не развязывая платка, – я и представить себе не могла, что подобные предметы могут быть красивы. Так аккуратны, так гладки и совершенны. Прикосновения к ним обнаруживают скрытые в них достоинства, которые не заметны глазом. Ты только послушай, милый. Каждая деталь входит на свое место с металлическим щелчком. Они прекрасны и зловещи одновременно, правда? Последние тридцать или сорок лет эти вещицы странной формы пытались изменить мир, но безуспешно. Нехитрое оружие защитников земли, миллионы деталей, частицы железных внутренностей на моих коленях, обтянутых дорогими джинсами. Сюрреалисты просто с ума бы посходили от этого ready-made. Ты так не считаешь, Фольк? Интересно, какое бы название они выбрали: «Потерянная возможность»? «Похороны Маркса»? «Это оружие вовсе не Оружие»? «Когда уходит война, возвращается поэзия»? Мне только что пришло в голову, что фирменный лейбл господина Калашникова стоит столько же, сколько господина Мутта. А то и намного больше. Возможно, символом изобразительного искусства XX века будет не писсуар Дюшана, а разобранный на детали автомат. «Разрушенный сон о вороненой стали». Пожалуй, такое название мне по вкусу. Интересно, выставлен ли «АК-47» в каком-нибудь музее современного искусства? Наверняка, хотя бы вот так, в виде разрозненных частей. Таких, как эти. Бесполезная красота, механизм разобран и его детали разложены на военном пончо, испачканном маслом. Затяни мне платок, пожалуйста. Он сполз, а я не хочу блефовать. И так сплошной блеф – на шее камера, а в кармане паспорт и обратный билет. Я ведь всего лишь скромный техник, понимаешь? Женщина, которая собирает, разбирает и снова собирает никому не нужный автомат. Вот это я действительно умею делать. По-моему, так правильнее всего назвать мою должность. И не вздумай меня сейчас фотографировать, Фольк. Я слышу, как ты лезешь в кофр за камерой. Настоящее современное искусство быстротечно и мимолетно. В противном случае это уже не современное искусство.

Фольк поставил пистолет на предохранитель и положил обратно в сундук Затем достал чистую рубашку, мятую и шершавую на ощупь – белье он сушил на солнце, а утюга у него не было – выкатил из-под навеса мотоцикл, надел темные очки и отправился в поселок по тропинке, петляющей меж сосен. День выдался солнечный и жаркий. Легкий ветерок с юга не приносил прохлады даже на пристань. Фольк остановился, слез с мотоцикла и установил его на упор. Мгновение помедлил, любуясь кобальтовой синевой моря, расстилавшегося по другую сторону волнореза; маяк, бурые сети, сваленные возле пустого рыболовного причала, – рыбаки к этому времени ушли в море, звон колоколов на мачтах кораблей, пришвартованных в гавани возле стены XVI века, и маленькая крепость, которая в былые времена охраняла бухту и поселок Пуэрто-Умбрия: два десятка выбеленных домиков, взбирающихся на склон холма, в середине – выкрашенная охрой колокольня, узкая и темная – воинственная готика, похожие на бойницы окна, – служившая жителям поселка убежищем в те дни, когда на берег высаживались язычники или пираты. Отвесный рельеф. Горные склоны надежно оберегали поселок от угрозы наступавшей со всех сторон цивилизации: окруженный со всех сторон горами, он практически не расширял своих границ. Туристическая зона начиналась в двух километрах к юго-западу в сторону Кабо-Мало, где весь берег был застроен отелями и по ночам усыпанные домиками горы озарялись огнями, которые зажигались в лепившихся к ним со всех сторон населенных пунктах.