– Вы фотограф?

Неловкое молчание становилось все более напряженным. Этот человек назвал его фотографом, а не художником. Он коснулся его прошлой жизни, не связанной с нынешней, и это не понравилось Фольку. Тем более – человек не был ему знаком. Прошлое не имело ничего общего ни с этим местом, ни с новой жизнью Фолька. По крайне мере, на первый взгляд.

– Я вас не знаю, – сказал Фольк с раздражением.

– Возможно, вы меня не помните, но мы знакомы.

Он произнес это с такой убежденностью, что Фольк посмотрел внимательнее. Незнакомец между тем приблизился на несколько шагов, явно желая продолжить разговор. Фольк повидал за свою жизнь немало лиц, большую часть – в видоискателе фотокамеры. Одни он помнил, другие забыл: мимолетный взгляд, щелчок затвора, негатив на контрольном листе, который в большинстве случаев не удостаивался кружка фломастером, спасающего снимок от сдачи в архив. Большинство лиц, появлявшихся на фотографиях, распадались на сотни неопределенных черт на фоне чередующихся пейзажей, чьи названия он мог восстановить лишь при некотором напряжении памяти: Кипр, Вьетнам, Ливан, Камбоджа, Эритрея, Сальвадор, Никарагуа, Ангола, Мозамбик, Ирак, Балканы… Одинокие вылазки в поисках добычи, блуждания без начала и конца, унылые ландшафты обширной географии бедствий, войны, сменявшиеся другими войнами, люди, сменявшиеся другими людьми, мертвецы, сменявшиеся другими мертвецами. Бессчетные негативы, из которых он помнил один на сотню, на пятьсот, на тысячу. И повсюду неизбежно одно и то же – ужас, не изменившийся за века, за всю Историю, как бесконечная наезженная колея в тесных границах улиц. Графическая точность неизменна, потому что существует один-единственный неизменный во все времена ужас. – Вы действительно меня не узнаете?

Казалось, незнакомец разочарован. Фольк напрягал память, но никак не мог вспомнить. Европеец, отметил он, рассмотрев его поближе. Могучего телосложения, светлоглазый, с сильными руками. Вертикальный шрам пересекал левую бровь. Очки лишь подчеркивали довольно простоватую наружность. У него был легкий акцент, напоминавший славянский. Возможно, какая-нибудь балканская страна.

– Вы меня когда-то фотографировали.

– Я многих фотографировал.

– Это была особенная фотография. Фольк сдался. Засунул руки в карманы брюк, ссутулился.

– Очень сожалею, – сказал он. – Не могу вспомнить.

Незнакомец ободряюще улыбнулся краешками губ.

– Напрягите память, сеньор. Эта фотография принесла вам хорошую прибыль. – Он мельком указал на башню. – Может быть, как раз на те деньги вы ее и купили.

– Башня обошлась недорого.

Улыбка незнакомца стала шире. Слева у него отсутствовал один зуб – верхний клык. Остальные тоже были в плачевном состоянии.

– Это как посмотреть. Для кого-то очень даже дорого.

Он говорил не торопясь, с напряжением, словно строя фразы по учебнику грамматики. Фольк вновь тщетно попытался вспомнить его лицо.

– Вы тогда получили крупную сумму, – продолжил незнакомец, – премию «Интернэшнл-Пресс» за мой портрет… Вы это тоже забыли?

Фольк пристально вгляделся в его черты. Он отлично помнил ту фотографию и тех, кто был на ней изображен. Мысленно он увидел их всех, одного за другим: трое друзских ополченцев с завязанными глазами – двое падают, третий гордо стоит в полный рост – и шестеро маронитов, которые почти в упор расстреливают друзов. Жертвы и палачи, горы Чуф. Центральные полосы десятка газет, обложки журналов. Посвящение в военные фотографы спустя пять лет после того, как он занялся этим ремеслом.

– Вы не можете быть одним из них.

– Они погибли – их расстреляли ливанские фалангисты.