— Ну, стало быть, решено. Зайдель, проследите, чтобы в гостинице за нашим механиком был хороший присмотр. И завтра командируйте к нему вышеупомянутую особу.

— Будет сделано.

— Мастерскую устройте где-нибудь в Леопольдштадте. Затем — наладить присмотр за Нейброннером. Мало ли что ему еще придет в голову.

— Будет сделано, господин Ронге.

— Вернемся в Ригу. Пуделю, значит, уже наступили на хвост… Ничего, ему найдется дело во Львове, в нашей резидентуре, он ведь опытный вербовщик. Пусть отдыхает и школит новобранцев. Сколько ему исполнилось?

— Я запрошу его дело в архиве… — Зайдель задумался. — Сорок пять или сорок шесть…

По лицу Ронге Зайдель прочитал краткую мысль: староват, староват… И что еще должен подумать, услышав эти цифры, мужчина, которому нет и тридцати?

Сухопарому, подтянутому Зайделю было за пятьдесят, но он отчаянно держался за свою военную выправку, за разворот плеч и особую удалую манеру выпячивать грудь; как знать, может, они помогают скинуть хоть десяток лет? Что касается Ронге — тот был строен уже не по-юношески, а как мужчина, не пренебрегающий манежем и фехтовальным залом. Он нравился дамам — очевидно, чуяли горячую венгерскую кровь, глядя на сухое лицо, глубоко посаженные внимательные глаза, нос с горбинкой. Был ли в роду у начальства хоть один венгр — Зайдель доподлинно не знал, но рассуждал так: Ронге бывает педантичен, как прусский служака, но иногда склонен к авантюрам, как мадьярский разбойник-бетяр, вот и сейчас — что, как не авантюра, вся эта затея с фотографической камерой Нейброннера?

Да и недавняя рижская история тоже на поверку оказалась авантюрой. Хотя все шло гладко и попытка похищения русских авиаторов, перестраивавших обычный «фарман» в самолет-разведчик, практически удалась… В последний момент вмешались русские, в последний момент! И даже непонятно, кто вмешался. Пудель, побывавший впоследствии на Солитюдском ипподроме, превращенном в аэродром, доносил: возникли из мрака и исчезли во мраке, а ночное преследование самолета двумя всадниками по описаниям очевидцев вообще похоже на сцену из дешевого народного романа.

Вроде бы Ронге — шлезвигский род, думал Зайдель, но под кем только не был этот Шлезвиг, и под Данией, и под Пруссией, и под Австрией, и кто туда только не залетел полвека назад, в буйную военную пору, поди теперь разберись…

Ронге меж тем принял решение и выстроил план первых действий.

— В Риге должны жить и вращаться в свете Атлет, Щеголь и Дюнуа, — сказал он. — И кого вы рекомендуете им в помощь?

— У Щеголя есть жена, Клара, если помните. Два года назад родила сыночка и теперь могла бы воссоединиться с супругом. Супружеская пара, как вы понимаете…

— Правильно, Зайдель. Супружеская пара непобедима. Особенно если дама не обременяет себя устаревшей моралью…

— До свадьбы, говорят, не обременяла.

— Тем лучше. Затем — доставьте ко мне Птичку.

— Будет сделано, господин Ронге.

— Атлет, Щеголь, Дюнуа, Клара, Птичка… Еще Бычок, но его без особой нужды трогать не будем… Хватит, пожалуй. К счастью, о способе появления в Риге думать не придется — способ на сей раз отменный…

— Именно так, господин Ронге.

— Хотел бы я знать, отчего сорвалось то дело и где теперь Альда.

Зайдель вздохнул — он тоже не знал, куда спрятали Альду, а главное — кто спрятал, и в зависимости от этого — какими сведениями она поделилась.

В том, что женщина была жива, ни Ронге, ни Зайдель не сомневались.

После того как попытка выкрасть с Солитудского ипподрома-аэродрома авиаторов и конструкторов потерпела крах, Ронге, естественно, попытался выяснить судьбу своих агентов — Тюльпана, Кентавра и Альды.