Изменить размер шрифта - +
Капитан вновь и вновь возвращался в своих воспоминаниях к тому, что запомнилось ему во время посещения этой древней твердыни. Он настолько был возмущен нежеланием или неспособностью военного командования превратить старинную цитадель в неприступный опорный пункт, что при виде того, как некая тыловая часть, квартировавшая в крепости, готовится к переброске на восточный берег лимана, настроен был хвататься за пистолет.

Комбата буквально потрясало, что ни командование этой части, ни другие бойцы об обороне мощной крепости даже не помышляли. Не меньше поражало и то, что, хотя Днестровский лиман представлял собой настоящее степное море, ни одного военного судна на нем не обнаруживалось. А ведь, в который раз обращался комбат к своему военному замыслу, благодаря этой крепости с ее подземельями и подземными ходами всю старую часть города, а то и значительную часть западного побережья действительно можно было превратить в мощный укрепрайон, усилив его бронекатерами и мониторами, то есть плавающими батареями Дунайской флотилии.

– Товарищ капитан, – ворвался в его мечтательные размышления голос политрука Лукаша как раз в момент, когда комбат вцепился взглядом в ту точку на карте, где располагался Аккерман. – Моя жена просит разрешения остаться в Григорьевке. У нее на руках трехлетняя дочь и четырехмесячный сын – куда с ними? Страшно подумать, как трудно ей будет в дороге и на новом месте.

Только теперь Гродов резко повернулся лицом к политруку и, поиграв желваками, сурово спросил.

– И вы склонны оставить ее, политрук?

– Лучше уж здесь, чем непонятно где…

– А сотням других жен, которые уезжают сейчас из города, будет легче? У них детей нет? Вы ведь не просто женщину с двумя детьми пытаетесь оставить в прифронтовом селе, политрук. Вы пытаетесь сдать сигуранце или гестапо жену и детей политрука, комиссара батареи. И это уже не пропагандистская демагогия, а жесточайшая реалия военной жизни. Да, обиженные советской властью и просто местные предатели способны растерзать родных политрука еще до того, как за них возьмутся агенты сигуранцы. Вы что, комиссар, неспособны понять этого?

Лукаш удивленно смотрел на Гродова, и на его лице постепенно вырисовывался страх, круто замешанный на отчаянии.

– Да я-то способен… – едва слышно пролепетал он, пораженный тем, как жестко отреагировал комбат на его слова. А ведь он рассчитывал хотя бы на сочувствие. – Но жена – ни в какую, просит оставить здесь.

– В военное время семьи военнослужащих обязаны подчиняться всем приказам командования, которые касаются их. Уж кому-кому, а жене политрука надо бы знать это. Вам все ясно, товарищ комиссар?

– Так точно, – вяло ответил политрук.

– Тогда кругом, и чтобы впредь я даже не догадывался о вашем намерении не подчиниться приказу командующего военно-морской базой или командира дивизиона. Не говоря уже о моем личном приказе, – буквально просверлил он взглядом Лукаша. – Кстати, в подобных случаях всегда советую помнить слова командира дивизиона: «Там, где люди военные, любое разгильдяйство – подтрибунально». Все! Выполнять! – И, не дожидаясь, пока политрук выйдет, вновь повернулся к карте.

 

Только потому, что спутник Гродова, майор Ломов, представился как офицер контрразведки, а самого капитана он назвал своим коллегой, полковник снисходительно объяснил:

– А какой смысл создавать этот самый «узел»? Как только враг войдет в город, гарнизон крепости окажется окруженным и оторванным от остальных войск.

– Не окруженным, а блокированным с суши, – как можно тактичнее уточнил Гродов, не желая накалять отношения, – поскольку остается связь по лиману, которую можно осуществлять с помощью бронекатеров, имея их огневую и моральную поддержку, а также артиллерийскую поддержку с восточного берега.

Быстрый переход