|
Вроде бы для занятий… Знаю эти занятия! Что мне делать? Мой отец наверняка сразу бы за ремень, переспросил, что‑что? Но сейчас другое время, да и мы… другие. К тому же не стоит забывать, что теперь блюдутся даже права ребенка! Да‑да, за ремень могут и лет пять засадить по самые помидоры… Я говорю, хорошо, будет тебе компьютер, а сам так тщательно выговариваю это поганое слово, с ударением, чтобы понял, как надо говорить. И что, намекаю интонацией, если будет говорить «комп», то не видать ему компьютер как своих ушей. Они ж самолюбивые, им ничего нельзя в лоб, а все намеками, подсказками… Будет, говорю, куплю самый новый, мощный, но только если принесешь школьный табель с хорошими отметками. А сам думаю, компьютер‑то я куплю, но сразу же установлю на нем всякие пароли, чтобы только заниматься, но ни в каком из Интернетов смотреть порнуху или хуже того – играть…
В коробочке на двери щелкнуло. Из черной сеточки раздался детский голос: – Хто там? – Это я, – ответил адвокат и продолжал весело, – Поверишь, с того дня про компьютер… ух и слово ж поганое придумали, язык сломаешь!.. и не заикался. Снова щелкнуло, дверь чуть дрогнула, освобождаясь от магнитного замка. Адвокат потянул за ручку, я вошел следом, глупо оставаться и перезванивать, академик уже предупрежден, что буду через двадцать минут. Осанистые даже не удостоили меня взглядом. По мне видно, что я что‑то вроде мальчика с пиццей, хотя я не мальчик и пиццы, у меня в руках не наблюдается. В огромном холле из будочки консьержки выглянул крепкий парняга, кивнул адвокату и банкиру, меня окинул цепким взглядом, но ничего не спросил, помнит, я, в самом деле, прихожу сюда раз в месяц. Перед шахтами двух лифтов адвокат нажал кнопку вызова, а банкир или финансист сказал с чувством: – А я бы сразу спрашивал: играешь на компьютере? Если играет – пороть. Пороть и пороть, пока вся дурь из головы не вылетит. Я ж не говорю, чтобы наши дети обязательно балдели от битлзов, от которых мы дурели, но есть же «Любэ», Маша Распутина, Наташа Королева, безопасный секс, для них же добивались!.. Коммунизм для них разрушили, Советский Союз – такую махину развалили – пользуйтесь!.. Так нет же, вроде бы и не заметили: играют! – Это тоже наркотик, – заметил адвокат печально. – Наркота, как говорят. Всеобщее падение культуры, увы, увы. Ведь есть же театры, консерватории, музеи, стадионы, наконец… А они уставятся в этот мигающий экран, в эту лампу, там бегает что‑то, мельтешит, вот они и впадают в этот… транс! Как эпилептики, только не дергаются. А говорят еще про какой‑то двадцать пятый кадр, от которого, вообще, можно стать убийцей… Не все понимают эту проблему, не все! Наверху огоньки медленно перебегали из ячейки в ячейку. Я почти не слышал, как двигается лифт, в этом доме все на высшем уровне. Наверху вспыхнуло окошко с цифрой «1», дверь распахнулась. Я зашел вслед за этими… понимающими проблему. Снова они меня в упор не замечали, я‑де обслуживающий персонал, банкир или финансист сказал с раздражением: – Как не дергаются? Мой уже начал. Во сне что‑то крутит, куда‑то бежит… Пришлось от греха подальше вообще компьютер продать. Даже телевизор теперь включаю только поздно вечером. Чтоб новости посмотреть и – спать. А жаль, у меня ящик этот… ну, что с растянутым экраном! – Я тоже хочу себе поставить такой же… Дверь открылась, они вышли, предварительно пропуская друг друга впереди себя, я поехал на самый верх. Костомар открыл дверь сам, ясно, в квартире один. Его жена, Изольда Ивановна, если дома, то к двери всегда успевает первой. Я вошел и остановился, как всегда робея перед огромностью и величием квартиры академика. Даже прихожая больше похожа на зал исторического музея, на стенах мечи всех видов: от огромного двуручного и до скифского акинака, кинжалы, щиты, топоры, секиры… Костомар отступил на шаг, чтобы не нависать надо мной, как башня над муравьем. |
