Если встречалось изображение ревуна (почти всегда фотография, где тот сидел на верхушке тропического дерева), в явно диком животном было трудно что-то найти от Вергилия. А вот ослы — иное дело. Однажды Генри подошел к ослику, участвовавшему в живой рождественской картине, и тот, будто узнав его, мотнул головой, запрядал ушами и тихонько всхрапнул. Умом Генри понимал, что животное всего лишь надеется получить лакомство, и все-таки шепнул «Беатриче», чувствуя, как наворачиваются слезы. Всякий раз, увидев осла, он с тоской вспоминал Беатриче и Вергилия.

Генри надумал записать все, что с ним произошло. Чтобы освежить память, он читал материалы по таксидермии, отмечая любые знакомые детали, и так восстановил очерк, написанный стариком. В одном журнале нашлись бесценные фотографии, которые помогли мысленно воссоздать интерьер «Таксидермии Окапи». С главной частью истории, пьесой, было гораздо сложнее. Солнце веры поминалось прежде благодатного ветра, а вот что возникало первым: черная кошка и три анекдота, рассказанные на ухо? Труднее всего было припомнить пункты штопального набора, которые так и не получили разъяснения: песня, кушанье, рубашки с одним рукавом, фарфоровые башмаки, фестивальная платформа. По крохам Генри сумел-таки восстановить куски пьесы.

В больнице после операции и переливания крови сестра отдала ему испачканный кровью мятый листок — мол, он был в руке Генри, когда его привезли. Генри узнал страницу пьесы. Видимо, после удара ножом он ухватился за прилавок и случайно сгреб листки, которые потом растерял, добираясь к двери.

Единственный уцелевший листок в кровавых отпечатках, сквозь которые синяками проступали слова, являл собой сцену, где Вергилий и Беатриче говорят о найденном мертвеце.

Вергилий: Мы сделали что могли. Писали в газеты. Выходили на марши протеста. Голосовали. Будем же веселиться. Иначе мы им уступим.

Беатриче: Веселиться рядом с мертвецом?

Вергилий: Нужно дать ему имя. Назовем его Густав. Да, подле Густава и ради Густава будем играть.

Беатриче: Ради Густава?

Вергилий: Да, игры для Густава.

Сначала Генри назвал свою историю «Рубашка, XX век», затем переименовал ее в «Таксидермиста Генри». В конце концов он выбрал заголовок, передававший суть всего происшествия: «Беатриче и Вергилий». Генри считал это хроникой, мемуарами. Еще в больнице, до начала работы над «Беатриче и Вергилием», он написал нечто, для новеллы слишком короткое, для рассказа слишком несвязное, а для поэмы слишком реалистичное, что озаглавил «Игры для Густава». Чем бы оно ни было, впервые за эти годы Генри что-то написал.

Игры для Густава

К вам обращается ваш десятилетний сын: мол, он знает способ, как раздобыть картофелины, чтобы накормить вашу голодающую семью.

Если он попадется, его убьют.

Вы его отпустите?

Вы парикмахер.

Работаете в комнате, где полно людей. После стрижки их уводят и убивают. И так каждый день, с утра до вечера. Поступает новая группа, в которой вы видите жену и сестру своего доброго друга.

Они вас узнают, их глаза светятся радостью. Вы обнимаетесь.

Они спрашивают, что их ожидает. Что вы ответите?

За руку вы держите свою внучку.

После долгого пути без еды и питья вам обоим неможется.

Солдат отводит вас в «лазарет», который оказывается ямой. Здесь, по выражению конвоира, хворых «лечат одной пилюлей», то есть выстрелом в затылок.

Яма полна тел, некоторые еще шевелятся.

В очереди перед вами шесть человек.

Задрав головенку, внучка о чем-то вас спрашивает.

О чем?

Вооруженный конвоир приказывает спеть.