— Так точно! — по-военному крикнул я, как кричал Сазону. Дора Гордеевна сильно вздрогнула, колыхнув телесами. В глазах у нее метнулись молнии, но она промолчала и направилась в туалет. Мне стало интересно, как она влезает в узкую кабинку с унитазом, но не подсматривать же.

Потом из-за угла вынырнула Татьяна-художница. Она посмотрела снизу вверх большими грустными глазами:

— Петр Петрович, как вы относитесь к Модильяни? — огорошила она меня. Да черт его знает, как. Никак не отношусь. В памяти возникли длинные плоские лица, нарушенные пропорции, размытые цвета. Я бы тоже так сумел.

— О, Модильяни! — протянул я. — Такое пространство, такая линия!

Она закатила глаза, ушла в себя, так и не поняв, что я ерничаю.

— Вам понравился пирог? — вернулась она на землю.

— Понравился! — не соврал я. И тут же раскаялся.

— Ой, я сегодня испеку еще. С капустой. Вы любите капусту?

— Люблю! — и добавил про себя «больше, чем Модильяни».

Она упорхнула, угловатая, как кузнечик. Я уже открывал дверь учительской, когда меня мягкой лапкой схватила за локоть трудовичка Лиля.

— Петь, — шепотом завела она, — тебе вчера, что, сильно влетело?

— Чуть-чуть, — прошептал я.

— А это как? — она игриво улыбнулась.

Наверное, по закону жанра требовалось шлепнуть ее по попке и сказать «вот так».

— А это так, что вечерами теперь я буду страшно занят. Придется писать планы уроков, представляешь? Это нужно для анализа моей работы и какой-то там отчетности.

В учительской было оживленно. Анна Ильинична, учитель русского языка и литературы, металась как птица в клетке, красиво воздевая руки:

— Они циники! Циники! Я попросила проанализировать стихотворение Пушкина «Я вам пишу». Знаете, что сказал Козлов? — От досады она закусила перламутровую губку. — Баба мужика киданула, он и обломился!

Я заржал. Но, почувствовав всеобщее молчаливое неодобрение, заткнулся. А что, по-моему, точнее не скажешь. Сразу видно — пацан произведение читал и суть уловил. Я бы поставил щуплому Ваньке Козлову из 9 «а» пять баллов.

— Зайдите к директору, Петр! — менторским тоном произнесла Анна и я, швырнув на стол журнал, с большим удовольствием направился к Ильичу. Вспоминая, где бы я сейчас мог быть, я с радостью окунался в эту школьную канитель. Наверное, раньше времени пришел к миропониманию стариков, которые в жизни ценят только жизнь.

Ильич сидел за компьютером, и скрюченным пальцем правой руки сильно бил по клавиатуре. Клава жалобно трещала от переизбытка его эмоций. Троцкий завороженно наяривал в какую-то игрушку-стрелялку. Компьютер появился у него недавно, а с ним также сканер и принтер. Это была спонсорская помощь какого-то родителя.

— Слушай, — не отрываясь от экрана, пробубнил Ильич, — разберись там аккуратненько, что за история с Брецовым Владимиром опять. Какие-то поджоги, жалобы, пытки. Ничего не понял, звонили из инспекции.

— Разберусь.

— И еще, слушай, — он замолк на минуту.

— …ять!

Послышались электронные звуки компьютерного взрыва.

— …ять!…ять! Вчера физрук уволился. Козел. В начале учебного года. Что делать, не знаю. Жопа. Давай подключайся. Десять часов в неделю у старших классов. А? Ну?…ять! Как?

— А планы не надо писать?

Ильич даже замер на секунду. Опять рвануло.

— А на…я мне твои планы?

— Тогда давайте.