|
Волосы ее были непричесаны, а кружевной чепчик съехал на бок. Верхняя часть тела ее была одета в голубую шерстяную кофту, нижняя покрыта пеньюаром сомнительной белизны. В одной руке держала она засаленную, истрепанную книгу, в которой я тотчас узнала повесть из библиотеки для чтения. В другой руке у нее был ребенок, закутанный во фланель и сосущий грудь. Такою предстала мне в первый раз жена достопочтенного Финча, такою же видела я ее всегда потом: вечно неодетою, вечно мокрою, вечно с повестью в одной руке и ребенком в другой. Такова была жена Финча. – А! Госпожа Пратолунго? Так. Надеюсь, кто нибудь сказал мисс Финч, что вы здесь. У нее свое отделение и свое хозяйство. Поездка ваша была приятна? Слова эти были произнесены рассеянно, как будто ум ее занят был чем то другим. У меня с первого взгляда сложилось о ней понятие, как о добродушной, слабой женщине, принадлежавшей, вероятно, по происхождению к низшим слоям общества. – Благодарю вас, – сказала я. – Я истинно наслаждалась поездкой по вашим прекрасным горам. – А! Вам горы нравятся? Извините, что я так одета. Я сегодня утром на полчаса опоздала. А в этом доме, если потеряешь полчаса, уже не вернешь его, как ни старайся. Скоро я заметила что мистрис Финч всегда теряет ежедневно полчаса и никаким образом уже не находит возможности возвратить потерянное время. – Я понимаю. Заботы многочисленного семейства… – Да. Вот в том то и штука! (Это было любимое выражение мистрис Финч.) Тут Финч встает поутру и идет работать в саду. Тут детская стирка и страшная неурядица в кухне. А Финч приходит, ему и дела нет, и спрашивает завтрак. А я, конечно, не могу оставить ребенка. Полчаса уйдет и не заметишь, а потом уж и не знаешь, как вернуть. Тут оказалось, что ребенок насосался больше материнского молока, чем мог вместить его желудок. Я держала книгу, пока мистрис Финч искала свой платок, сначала в кармане, потом в другом, потом в третьем месте и наконец по всей комнате. В эту интересную минуту постучались в дверь. Вошла пожилая женщина, представлявшая весьма отрадную противоположность всем обитателям этого дома, с которыми я познакомилась до сих пор. Она была одета опрятно и поклонилась мне с учтивостью воспитанного человека. – Извините, сударыня. Моя молодая хозяйка только сию минуту услышала о вашем приезде. Не потрудитесь ли вы пожаловать со мною? Я обратилась к мистрис Финч. Она нашла платок и привела в порядок своего ребенка. Я почтительно возвратила ей книгу. – Благодарю вас, – сказала мистрис Финч. – Повести меня успокаивают. А вы читаете повести? Напомните мне, я дам вам вот эту завтра. Я поблагодарила и удалилась. В дверях я обернулась и поклонилась хозяйке дома. Мистрис Финч ходила взад и вперед по комнате с ребенком в одной руке и книгой в другой, а подол пеньюара тащился за нею по полу. Мы поднялись по лестнице и вошли в пустой выбеленный коридор со многими дверьми, ведущими, как я предположила, в спальни. Каждая дверь отворялась, когда мы проходили, дети выглядывали, кричали и опять захлопывали дверь. – Сколько детей у мистрис Финч? – спросила я. Благовидная пожилая женщина принуждена была остановиться и подумать. – Считая грудного младенца, да две пары близнецов, да семилетнего слабоумного ребенка, всего четырнадцать человек. Услышав это, хотя я считаю пасторов и капиталистов врагами человечества, я не могла удержаться от некоторого участия к мистеру Финчу. Не случалось ли ему иногда жалеть о том, что он не католический священник, которому запрещено вступать в брак? Пока эти вопросы приходили на ум, моя проводница вынула ключ и отперла тяжелую дубовую дверь в конце коридора. – Приходится запирать дверь, – объяснила она, – чтобы дети не бегали беспрерывно по нашему отделению. Познакомившись уже немного с детьми, я, сознаюсь, поглядела на эту дверь с чувством почтительной признательности. |
