— Глупости это! — побледнел самозванец, грубо обрывая ее рассказ.

— Недоказуемо! — воскликнул вслед за ним Кунцев.

— Может, для вас и нет, — с горечью промолвила Забалуева, — да только я своего дитя ни с кем другим не спутаю. У него и примета наша родовая есть, от меня всем детям передалась, а мне дадена была от матери. У локтя пятно родимое на ромашку похожее. Вот, смотрите!

Забалуева медленно, по-простому расстегнула пуговичку манжета на запястье и, осторожно закатав рукав платья, показала локоть судье, а потом снова руку «барона» взяла и сделала то же самое. Зал ахнул, а на галерке кому-то сделалось дурно. И с балкона вниз побежали звать доктора.

— Тишина! Тишина! — Судья снова требовательно застучал молоточком по столу. — В виду открывшихся нам новых обстоятельств…

Решением судьи Дмитрия Забалуева сразу из зала суда увезли в «тихий дом», где ему было определено находиться в течение года до комиссии, которая заново рассмотрит его дееспособность, и мать его поехала вслед за ним. Все сделки, совершенные от его имени, признаны были недействительными, а договор, подписанный между самозванцем и Анной в Двугорском, аннулирован.

Кунцев с напряженным лицом поздравил учителя с выигранным делом и мгновенно растворился в толпе зрителей. А Анна, пожав Саввинову руку, бросилась к Лизе, чтобы обнять ее. Она решительным жестом отодвинула от выхода из зала Наташу, но вдруг заметила смертельную бледность в ее лице.

— Что? — тихо спросила Анна.

— Лиза упала в обморок, — прошептала та, — мы отнесли ее в совещательную комнату, и сейчас ее осматривает врач.

Однако в комнате дежуривший при суде эскулап пользовал не только Лизу. На скамейке напротив лежал какой-то старик, и врач безуспешно пытался привести его в чувство.

— Что с моей сестрой? — воскликнула Анна, подбегая к доктору.

— Я дал ее сиятельству лекарство, чтобы унять кашель, но степень серьезности ее состояния должен определить домашний врач, а потому советую вам немедленно ехать домой, — кивнул тот. — Я уже попросил приставов помочь перенести княгиню в вашу карету.

— Господи, — прошептала Анна, случайно взглянув на его пациента, — борода…

— Что — борода? — не понял врач и, проследив за направлением ее взгляда, взялся за торчавший сам по себе фрагмент бороды, как-то странно отстававший от щеки.

— Это что же она — не настоящая?

— Забалуев! — вскричала Анна, когда врач убрал накладную бороду от лица старика. — Он все это время был здесь!

— Вы знаете этого человека? — удивился доктор. — Его принесли сюда с галерки, ему стало плохо, когда та женщина дала свои показания, но я ничем не мог ему помочь, старый человек, сердце… Все случилось так быстро…

«Быстро? — в последнюю минуту успел подумать Забалуев, смотревший угасающим взглядом на ненавистное ему лицо. — Будь ты проклята, Анька, девка, актриса!..»

Андрею Платоновичу казалось, что он все рассчитал. Тот случай в больнице, когда ему пришлось исповедовать метавшуюся в бреду незнакомку, — он его почти и забыл. Дело у него тогда в больнице было к другому — по заданию свыше Забалуев под видом священника ухаживал за одним политическим, его начальство надеялось, что, умирая, тот назовет и товарищей своих. Фильшина подвернулась ему под руку случайно: заплакала, схватила за рукав рясы в коридоре, когда он от своего политического уходил, говорила — кончаюсь.