Однажды Даше приснился сон. Она вышла на звонок в дверь, а за дверью никого нет, только стоит чемодан. Даша чемодан домой принесла, открыла, а там… белые, черные, голубые рубашечки! У нее дух захватило от счастья! Даша схватила белый батник, развернула, а он рваный, и все остальные рубашечки тоже рваные. Она проснулась на мокрой от слез подушке и сразу поняла, что рубашки были рваные, потому что ей это еще не положено, она их не заслужила.

В сумке у Анны Владимировны всегда лежит английская книжка в глянцевой цветной обложке, такие книги не продаются в ленинградских книжных магазинах. Она живет в другом, очень желанном для Даши мире. Даша хочет попасть в этот мир, поэтому старается изо всех сил, отрабатывает произношение, перед зеркалом засовывает язык между зубами, сводит глаза в одну точку и произносит старательно самый предательский звук – звонко уже получается, а глухо пока не очень.

В новой школе Даша сразу подружилась с Алкой Поповой, невысокой, одного с ней роста, девочкой со стандартно красивой фигурой и небольшим треугольным личиком с мелкими незначительными чертами. Всегда чуть приоткрытые узкие губы, открывающие ровные зубки, и слегка вздернутый нос, сложившись, образовывали хорошенькую настороженную мышку. Оригинальность ее незапоминающемуся личику придавала некая тень татаро-монгольского ига – неожиданно узкие глаза и низко растущие темно-каштановые волосы. В Алке очевидна очень близкая татарская кровь, но она об этом не рассказывает. Или не хочет рассказывать, скрывает, что понятно и неудивительно. Зная, что она еврейка, Даша сама себя тоже формально числит русской.

В конце первого класса только что научившимся писать детям велели заполнить анкету. Милая улыбчивая толстощекая учительница вместе с завучем, тощей теткой в синем кримпленовом костюме и белобрысым начесом, ходили между рядами и объясняли первоклассникам, как отвечать на вопросы. В графе «социальное положение» надо написать «из рабочих» или, если твоя мама, к примеру, врач или инженер, тогда «из служащих». Даша – «из служащих». Она ни за что бы не хотела быть «из рабочих», хотя хорошо запомнила, какие жалкие глаза были у Папы, когда ее не взяли в английскую школу, и как переживала мама из-за того, что «служащие», видимо, похуже, чем «рабочие». Еще была графа, которая называлась «девичья фамилия матери». Маминой длинной фамилией «Гохгелеринт» Даша очень гордилась.

Завуч взяла у Даши листочек, показала учительнице, и они долго над чем-то вместе смеялись, поглядывая на нее. Любимая учительница, к которой Даше всегда хотелось прижаться – такая она была уютная, – вдруг показалась совсем чужой. Что могло быть там, в ее листочке, смешного, она не поняла. Фамилия, конечно же, очень длинная, такой длинной нет ни у кого, но зато какая красивая! На всякий случай Даша понимающе поулыбалась вместе с учителями. Откуда-то она знала, что глаза у нее при этом были такие же жалкие, как у Папы, когда ее не взяли в английскую школу. «У меня сейчас глаза собачьи, – подумала она. – Когда человек чего-то не понимает, ему от этого неловко и обидно. А он при этом еще старается не подавать виду, что расстроен, вот тогда у человека как раз и получается собачье выражение глаз».

Даша убеждена, что русской быть спокойнее, тем более что в новом классе, кроме нее, евреев нет.

Алкину невозмутимость невозможно нарушить. Учится она неважно, на физике, например, Алку вызывают к доске каждый урок и каждый раз ставят двойку. «Не понимаю я электрический ток, не понимаю, и все тут», – спокойно говорит Алка и в очередной раз плывет за своей двойкой, даже не делая попыток хоть что-нибудь ответить.