Сергей Егорыч наточил свои глазки — гвоздики и пронзил меня до самых лопаток:

— Молодец! Но надо быть хитрее… А ты уж очень прост… А, может быть, прикидываешься?

Я валился с ног от усталости, и не стал вдумываться в его слова. А надо было!

Прошло несколько дней после встречи с наркоагентом, и я стал забывать неприятную встречу.

Как-то вечером, Фархад, Ахмед и я возвращались на базу. Настроение у всех было приподнятое. Я обнаружил участок, который тянул на хорошее медно — порфировое месторождение. До трассы оставалось несколько километров пути. Неожиданно наша машина остановилась. Ахмед вышел и через минуту доложил, что передние колёса сидят в глубокой канаве. В принципе, мы должны были въехать в нее на полном ходу с последующим окончательным развалом "Лендровера" на составные части, но к этому времени у нас уже была сломана рессора, и мы еле тащились. Все как в кино, только вместо бревна или поваленного дерева — траншея. Когда мы вышли из машины осмотреться, нас окружили какие — то люди. Фархада чем-то ударили, и он упал в придорожный куст. Меня свалили на землю, связали и понесли куда-то мимо Ахмеда. Он, заметив мой укоризненный взгляд, развел руками.

После трехчасовой езды по ночной пустыне, мы прибыли к "месту назначения". Меня бросили в загон около большой войлочной палатки. Когда мои глаза привыкли к темноте, я обнаружил рядом с собой симпатичного белого верблюжонка. Он был красивый и грустный… Его большие, влажные глаза светились недетской мудростью, Я знал, что этому одногорбому "чуду" надо понравиться. Они не любят, когда к ним притрагиваются, или делают резкие телодвижения. Рассердившись, этот малыш может запросто убить или покалечить резким ударом изящной ножки. Пообщавшись несколько минут с юным кораблём пустыни, я уснул.

Ранним утром следующего дня двое мужчин подтащили меня к небольшому костру, у которого уже сидело несколько человек. Не торопясь, развязали, налили чаю, дали кусок лепешки и куриную тушку с оторванными конечностями.

После трапезы один из них взял в руки нож и стал мне что-то говорить. В его речи часто повторялось слово "гуш", что на фарси означает ухо. Я понял, чего сейчас могу лишиться и, надеясь, что они ограничатся одним ухом, принялся вспоминать, какое из них оттопырено. Вспомнив, что левое, я повернул голову нужной стороной к незамысловато вещавшему и красноречиво жестикулирующему бандиту. Мысли мои метались, руки нервно теребили связку камешков, в которых я не так давно искал золото… (Всякий геолог, отколов образец, изучает его с помощью лупы, затем связывает длинной крепкой капроновой нитью в гроздь, которая всегда болтается у пояса.)

Внезапно я вспомнил фильм, где с помощью зеркал бы сожжён корабль. Я вынул из кармана лупу, поймал солнечный луч и начал нагревать голень правой ноги. Кожа под лупой покраснела, затем почернела и начала дымиться. Не торопясь, стиснув зубы, я расширил пятно до размеров мелкой монеты, а затем с пафосом начал выжигать следующее…

Вглядываясь в лица моих похитителей, я увидел ужас и отвращение, смешанные с удивлением, Один из них — толстощекий и довольно высокий подошел ко мне, охватил своей лапой запястье моей левой руки и повернул так, как будто хотел измерить мой пульс. Другой своей граблей он схватил лупу и стал собирать пучок света в основании моей кисти. Но у больших мужиков обычно слабые нервишки! И очень скоро шипение, и запах горящей плоти остудили его садистское любопытство. Дырка получилась совсем маленькой и на глазах затянулась. Фокус удался. Про уши никто и не вспомнил!

Разбойники связали меня, грубо забросили в кузов синей облупленной "Тойоты" и повезли в горы. Машина долго петляла среди невысоких, выжженных солнцем холмов. Любуясь ими, возможно в последний раз, я вспоминал Верины пирожки…

Наконец, бандиты остановилась.