А потом спасло то, что принц-консорт вынужден был подарить дочери забавного узника. "Ты не понимаешь, папа! Такой игрушки ни у кого больше нет и не будет, потому что он пришел из-за Врат! Он единственный!" — голос маленькой линнери я слышал как наяву, а вот образ девочки не вспоминался, потому что тогда я был так избит на допросе, что почти ослеп.

Меня поставили на ноги маги и привезли в столицу Линнерилла. Там я и вырос — в ее дворце, на ступеньке трона, которую делил с уродливым шутом к всеобщему веселью придворных. Тычки острого локтя шута еще можно было терпеть, но куда хуже был его острый язык. Я, изгой и чужак, не имел права мстить даже самому низкородному из линнери, за это полагалась мучительная смерть.

Когда мне исполнилось десять, я убил мерзавца на глазах той, перед кем он особенно старался меня унизить. И опять Иллира отстояла мою жизнь перед своим отцом и советниками. Вот тогда мной и занялся всерьез отец королевы, решивший, что раз ему не дали меня убить, то он и его люди будут спускать с меня шкуру каждый день на тренировках.

Сколько раз я лежал при смерти после "тренировочных" боев — не счесть, но не раз и не два. Иллира крадучись приходила ко мне и целовала синяки и раны. Я уже не представлял жизни без нее, без сияющих звездами синих глаз, без прикосновений ее тонких, прохладных пальчиков к моему всегда горячему лбу.

Когда королева достигнет совершеннолетия, консорт прежней королевы-матери должен последовать за супругой. И я бы с удовольствием наблюдал за казнью моего мучителя, но перед этим случилась ночь моего бегства из Линнерилла. Ночь, когда Иллира соблазнила меня, свою неразлучную "игрушку".

Воспоминания накрыли меня, как поток лунного света. Как она была нежна!

Но после всего она и помогла бежать. "Ты вернешься, потому что ты — мой! Ты принадлежишь нашему миру", — шептали ее губы.

Ее лорды, и без того мечтавшие увидеть внутренности "этого урода и ничтожества" разорвали бы меня на клочки. Потому что нас с королевой застукал первый советник, почему-то посмевший войти в спальню без доклада. И я убил его. Высшего мага. Я? Как сумел?

"Ну, ты и крут, Райтэ!" — фыркнул внутренний голос. Меня обожгла близость догадки, но мысль была такая же зыбкая, как лунный блик — скорее, предвкушение, чем догадка.

Если бы я мог спросить императора Ионта, какую сущность он призвал в Подлунный мир! Разгадка крылась в его душе, в его замыслах и целях. Ринхорт говорил: немалый огонь должен полыхать в душе Гончара, чтобы на него прилетела эйнера. И в этом жаре Гончар обжигает потом "сосуд с дарами духов", чтобы получить дарэйли.

Те смутные крохи, что помнились из детства, ни на волос не приближали к пониманию. Зато пришла уверенность: я не дракон. Меня могли с ним спутать. Ведь и дракона никто не видел!

Если я хочу осознать свой проклятый дар, то должен разобраться в действиях жреца Ионта. Какую сущность мог призвать в мир этот убийца?

Картинки детства: трупы, трупы, трупы… скорченные, окровавленные, расчлененные. По ним ползали мухи летом, на них лежал красный снег зимой, когда Завоеватель специально провозил нас с Дьятом через неостывшие еще, смердящие кровью и содержимым кишок поля сражений. Этот запах въелся в ноздри навеки. Император хотел, чтобы мы видели, на чем строится его великое государство.

Иногда мне казалось, он специально устраивает чью-либо казнь, чтобы мы не забывали, как ничтожна и легко отторжима человеческая жизнь. Страх смерти — основной, что управляет человеком, — учил он.

И заставлял нас спускаться в казематы. Мы с братом наблюдали за пытками, кусая губы от ужаса и отвращения. Отвернуться, зажмуриться было нельзя: у того, кого мы считали отцом, была тяжелая рука и страшный хлыст, рассекавший кожу до кости. И смотрел он не на жертв, корчившихся на дыбе или в тисках, не на тех, с кого заживо снимали кожу.