– Владимир Стоянович, друг мой, прекратите уже метаться, словно голодный тигр в клетке.

– Эдмунд Станиславич, я бы и рад успокоиться, да вот… не дают! – Фыркнул глава Особой канцелярии, абсолютно невежливо ткнув пальцем в сторону отложенной Рейн-Виленским газеты.

– Право, князь, что такого волнующего вы нашли в этом творении французских щелкоперов? – недоуменно приподнял бровь секретарь.

– Что? Вы не понимаете? – окончательно взбеленился Телепнев. – Вот совсем-совсем, а? Тогда, позвольте, я открою вам глаза, господин действительный тайный советник.

– Извольте, господин генерал, извольте, – невозмутимо пожал плечами его собеседник, одновременно выверенным жестом накладывая на свой и без того весьма серьезно защищенный кабинет еще и наговор тишины.

– Вы же понимаете, что это только первая статья. И за ней следом будут написаны еще и еще. Пока общество не узнает всю подноготную этой истории. Пусть в таком извращенно-эзоповом стиле, но узнает!

– А вам в ней есть чего стесняться, Владимир Стоянович?

– Эдмунд Станиславич! Вы издеваетесь?!

– Разве что совсем немного, – вдруг улыбнулся секретарь.

– Причина? – Немного успокоившись, князь Телепнев требовательно уставился на Рейн-Виленского.

– Целых две, дорогой друг. Целых две. Первая. Эти публикации сами по себе, конечно, не свалят нашего шустрого боярина, возомнившего о себе бог знает что. Но заставят его коллег задуматься, и, учитывая имеющиеся факты, могу предположить, что они правильно поймут намеки нашего одиозного изгнанника. Для суда, конечно, этого мало, но вот для служебного расследования будет в самый раз. А там… будьте уверены, стражники не станут терпеть рядом с собой такого слона… Кто знает, в чью посудную лавку его занесет завтра? И это тоже нам на руку. Не зря же мы так долго обсуждали с французскими коллегами Виталия Родионовича, способы избавления наших ведомств от… «поклонников золотому тельцу». Ни нам, ни им не нужны на службе люди, ценящие внимание нечистоплотных дельцов больше долга и чести. И уж тем более нам не нужна огласка… Так пусть Зарубежная стража сама уберет этого сребролюбца. Тихо и без шума.

– А вторая?

– Хм-м. – Секретарь на миг отвел взгляд и куда тише договорил: – Государь, наконец, угомонится.

– А что с ним такое? – удивился глава Особой канцелярии, последние полгода видевший монарха лишь в сугубо официальной обстановке.

– Скажем так, он очень… нервно воспринял эпизод с дирижаблем. И нам стоит признать его правоту. Тогда мы, действительно, прошли по самому краешку. Заигрались…

– Не все и не всегда зависит от нас, – нахмурившись, проговорил князь. В ответ Рейн-Виленский только махнул рукой, отчего злосчастная газета слетела на пол, открывшись на странице с интервью…

«– Но если все так безоблачно, то…

– Почему я живу в Инсбруке, а не продолжаю директорствовать в училище и присматривать за тамошними своими заводами?

– Вы удивительно прозорливы, ваше сиятельство, – развел я руками.

– Ну что ж. Я, пожалуй, расскажу вам эту историю целиком, дабы избежать непонимания и двояких толкований. Готовы слушать?

– Я весь внимание, ваше сиятельство, – кивнул я.

Г-н Старицкий затушил папиросу и, сделав глоток принесенного нам дворецким кофе, медленно заговорил…»

Да уж. Я отложил недочитанную газету и, поднявшись с кресла, шагнул к высокому окну. Там на улице сияло не по-осеннему яркое солнце, по брусчатой мостовой под бодрый перестук копыт резвого конька катилось ландо, а по тротуарам неспешно вышагивали прохожие.