А женская красота… Она преходяща, недолговечна, уязвима, трогательна и неуловима, как музыка, как дуновение ветра, как легкая дымка летним теплым днем… А мужики… Ее-то они как раз чаще всего и не замечают. И делятся на коллекционеров и эстетов. Коллекционеры вылавливают бабочек да накалывают на булавки; эстеты рассуждают и думают о символах, а не о людях.

– Олег, кофе остынет.

– Не успеет.

Отхлебываю, пододвигаю к себе телефон:

– Защищен?

– Да. Технари «чистят» здесь все два раза в день.

– Как Маленький Принц – вулканы?

– Вулканы?

– Ну да. Маленький Принц чистил вулканы. Чтобы они не разорвали его планету. Впрочем, мы все этим занимаемся. И ты, и Крутов, и я, грешный.

– Где-то я слышала…

– Это Экзюпери.

– Ну да. У меня и книжка есть. Я даже пыталась ее прочесть. Но дошла только до слоненка в удаве. И мне стало страшно. И жалко слоненка. Вот я и не стала читать дальше.

Я рассмеялся:

– Аналогично. Я начинал Экзюпери и в десять лет, и в двенадцать. И тоже закрывал на слоненке. Прочел только в двадцать два, когда, так сказать, окреп физически и морально. Впрочем… Я до сих пор боюсь змейку, которая ужалила Принца. И еще мне жалко Лисенка. Странно… Слова «жалить» и «жалость» похожи.

– Вы о чем, Олег?

– Теперь уже сам не знаю.

Ну да! А кто умнее мух и прочей летучей твари? Конечно Николай Николаевич Кулдаков! Я познакомился с ним в позднем отрочестве, через Круза: они вместе занимались то ли в радиомодельном, то ли в электротехническом кружке. Вообще-то, несмотря на убойную фамилию, он был классическим маменькиным сыном: рыхловатый, веснушчатый и шибко умный. Да и прозвище у него было вовсе не Кулдак, а Ника. Даже не прозвище – уменьшительное от Николай с легкой руки матушки пристало к нему пожизненно, хотя Ника уже после двадцати до красноты злился, когда его именовали именно так. Но что поделать, Ника, он Ника и есть.

Как-то он пришел к Димке в гости, попаять что-то там жутко умное и коротковолновое, уходил вечером, и угораздило его нарваться на нашенских мальчуганов, Кишку и Злыдня. Ника легкую такую проверку на вшивость профукал полностью, и быть бы его холеным щекам битыми, да Димара вовремя вышел на балкон втихарика от предков выкурить заныканный бычок – вы-скочил, вопрос разъяснил.

У меня, по правде сказать, душа к Нике Кулдакову не сильно лежала, но впоследствии я философически отнес сие к отроческому максимализму, когда трусость является наименее простительным недостатком, а крепкие кулаки – наиболее предпочтительным достоинством. Дима меня убедил: не все рождены бойцами, и при заячьей душе мозги могут быть золотыми и даже бриллиантовыми. Он – учен, ему – виднее. В тот же «Континенталь» Ника Кулдаков был пристроен по Диминой настоятельной рекомендации, быстро выдвинулся и занял пост начальника технического отдела, ставшего вскоре именоваться пышно: компьютерный центр. Вот его-то номер я и набрал. Подвиги Рембо от него я требовать не стану, а вот кое-какую информацию – пожалуй.

– Вас слушают, – раздается в трубке женский голос, похожий на скрип ножа по стеклу.

– Мне нужен Николай Николаевич.

– Извините?

– Кулдаков. Директор компьютерного центра.

– Кулдаков у нас давно не работает. Уже год.

– Да? И где он работает?

– Я не знаю. Может быть, мы сможем вам помочь? Вы по какому вопросу?

– По личному. У меня кобель неповязанный, у него – сучка породы «грэм магиструм».