— Дайте кто-нибудь руку!

Мэлдон лежал среди развалин, на неровной поверхности. Солнце висело прямо над ним. Он повернул голову и увидел далекий горизонт, взглянул в другую сторону — и там развалины простирались до горизонта. На мгновение ему показалось, что он великан, лежащий распятым на развалинах. Когда он рывком сел, он ощутил, что тело его уменьшилось до нормальных размеров.

До нормальных размеров? А что это такое? Какой линейкой ему измерять эти руины? Они были — любых размеров, любых форм. И ничто здесь, каких бы гигантских размеров ни было, не заслоняло ему линии горизонта.

Он неуверенно встал на ноги и огляделся, обнаружив, что потерял где-то куртку и сигареты.

Был ли он в каком-то смысле изгнанником? Он ничего не помнил. Должна же быть причина, по которой он оказался здесь. Кто-то ведь потрудился перенести его сюда. Кто — люди из города?

Или нет? А если да, то — зачем?

Впрочем, этот вопрос занимал его не слишком долгое время. Он опять начал преодолевать руины, иногда подолгу останавливаясь, чтобы осмотреть какое-нибудь здание, словно разрезанное посередине, с обнаженными, как в кукольном домике, этажами. Пока ни на один вопрос, мысленно возникающий перед ним, он не смог ответить.

Теперь он забыл и о городе, и о том, что у него была куртка, что он курил сигареты; он не ощущал потребности ни в том, ни в другом.

Он сидел на куче битой черепицы и оглядывался вокруг. Слева находилась покосившаяся на одни бок башня, она казалась почти полностью разрушенной, но все еще стояла как замороженная. Он отвел от нее взгляд, но слишком поздно: поднимавшуюся волну страха, вызванную этим нелепым зрелищем, было уже не остановить.

Он осторожно встал и медленно пошел прочь от башни, а затем бросился бежать, поминутно спотыкаясь.

Теперь он заметил, что все строения вокруг готовы были вот-вот рухнуть: все башни, колонны, дома были наклонены под такими углами, что неминуемо должны были упасть.

Почему же он раньше этого не заметил? Что было не так?

Вместе с чувством страха он обрел и другие, покинувшие его недавно чувства.

Вспомнил, как его зовут и что он делал в городе. Потом припомнил многодневный путь через руины, под не заходящим никуда солнцем на неизменяющемся небе. Вспомнил горизонт, который должны были заслонять обломки разрушенных строений, но тем не менее не заслоняли.

Он остановился, захлестнутый ненавистью к этим руинам, прилагая неимоверные усилия, чтобы вспомнить о том, что с ним было до этого, но — безуспешно.

Что же это? Сон? Наркотическая галлюцинация? Сумасшествие? Действительно ли существует еще что-то, кроме развалин? Был ли тот город лишь иллюзией?

Он закрыл глаза, тело его била дрожь. Окутанный мраком, он спросил самого себя:

— Ну, что, Мэлдон, ты все еще настаиваешь на продолжении эксперимента? Ты все еще хочешь уничтожить личность, время и пространство как иллюзии, порождающие иллюзии?

И в ответ опять спросил вслух самого себя:

— Что ты хочешь этим сказать?

И опять открыл глаза — вокруг были резкие очертания развалин, ярко освещенные огромным бледным солнцем на голубом небе.

(Солнце, небо, развалины + Мэлдон =  Мэлдон — Мэлдон.)

Понемногу он стал приходить в себя; вопросы и воспоминания улетучивались.

Почувствовав, что стоит на ногах достаточно твердо, он направился в сторону самого большого серого пятна и остановился у самой его кромки. Он пристально разглядывал это скопище пепла, приложив в задумчивости палеи к губам.

Потом подобрал обломок кирпича и швырнул в пепел. Достигнув поверхности, кирпич исчез, не потревожив пепла.

Он еще и еще раз бросал обломки кирпичей, и каждый раз происходило то же самое. То же самое не происходило.