Единственной реальностью среди этого хаоса, за которую он мог ухватиться, как за якорь спасения, была мысль о том, что его теоретическая концепция — сейчас она грозила стать гибельной реальностью — подтверждается. Ведь во имя нее он и оказался здесь. Он снова и снова хватался за эту спасительную мысль.

Итак, этот транспространственный прыжок начался. В этом не было никакого сомнения.

Те, кто недавно прибыл на Энтропием, сразу поняли это. Сотни баров по всему городу как будто вымерли.

Ринарк заставлял себя двигаться. В движении было что-то успокаивающее — оно убеждало Ринарка, что в пугающем хаосе, царящем вокруг, его тело, по крайней мере, еще подвластно ему. Как только до его сознания дошла эта мысль, он машинально замедлил шаг. Он приучил себя никогда не сожалеть о содеянном и сейчас старался подавить горькое чувство, которое поднималось в его душе, когда он думал о том, что едва ли он увидит свою Вселенную до тех пор, пока Беглец, следуя своей непредсказуемой орбите, снова сам не вернется туда.

Ринарк не мог позволить себе расслабиться, ему надлежало выполнить ту миссию, которую он добровольно взял на себя; он не имел права рисковать — направление его исследований должно быть выбрано безошибочно; он знал, что не может думать ни о чем, кроме той единственной цели, ради которой он оказался тут, на Беглеце.

Земля вздыбилась под его ногами и тут же снова опала.

Ринарк спешил. Мозг его работал с предельным напряжением. Ринарк понукал его, безжалостно изгоняя любую мысль, не служащую основной цели, отсекая избыточную информацию; он действовал как вычислительная машина, запрограммированная на то, чтобы вырвать тайну у этой призрачной абсурдной трансмерной системы.

Ринарк подавил в себе то мимолетное горькое чувство, которое охватило его, когда он понял, что прощается со своей Вселенной.

Внезапно свет померк, потом вспыхнул, чтобы тут же вновь померкнуть. Контуры городских построек казались зыбкими, как мираж. Планета снова как бы накренилась, и Ринарк упал, пытаясь вцепиться в землю, но она, точно живая, поползла под его руками.

Ринарк почувствовал, как страх закрадывается в его душу. Он поднял голову и вдруг сквозь какие-то призрачные тени, метавшиеся перед ним, различил вход в бар. Шатаясь, он поднялся на ноги и с трудом двинулся вперед. Войдя в бар, Ринарк огляделся.

Все новоприбывшие были до смерти напуганы, а старожилы, казалось, принимали все, что творилось с их планетой, вполне равнодушно. Видно было, что они давно к этому всему привыкли. Должно быть, каждый раз, когда система входила в новый универсум, происходило нечто подобное.

— Где бы мне найти помешанную Мери? — хрипло спросил Ринарк, но никто даже ухом не повел.

Ринарку пришлось несколько раз повторить свой вопрос, пока наконец какой-то смуглый парень, сидевший в обнимку с девицей, не оторвался от своего стакана.

— Раперт-Хаус, два квартала, туда, — ткнул он большим пальцем.

Планета все еще выкидывала свои фокусы. Вдруг вспыхнувший дневной свет тут же сменялся ночной тьмой; земля, казалось, ожила — она то лилась, то расползалась под ногами. Но Ринарк упрямо пробивался сквозь этот кошмар, пока не увидел табличку, подтверждающую, что он набрел наконец на Раперт-Хаус.

Он толкнул дверь, ощутив в руке неприятный зуд, и ступил внутрь.

— Помешанная Мери здесь? — спросил он, с трудом ворочая языком, первого попавшегося, который оказался одетым во все черное мужчиной небольшого роста, с резкими чертами худого лица.

— Кто спрашивает ее? — сказал он.

— Ее хочет видеть Ринарк. Где она?

Человек в черном хранил молчание. Ринарк вцепился в его плечо.

— Где помешанная Мери?

— Пойдемте, она, как всегда, наверху, комната номер семь, красная.