Флер чувствовала себя настолько отрешенной от всего происходившего, что мысль бросить вызов такому властному и решительному человеку показалась ей забавной.

— Ваше другое возражение, — продолжал сэр Норман, — что вы никогда не выйдете замуж, просто безответственно и необдуманно. Вы молоды и, как я уже сказал, очень привлекательны. Вы также, насколько я понимаю, малообеспечены. Сейчас вам легко заработать себе на жизнь, перед вами открывается множество возможностей, но задумывались ли вы когда-нибудь о будущем, о старости? Бедность может быть очень тяжела. В тот день, когда вы станете моей женой, я выделю вам определенную сумму, которая обеспечит вам независимый доход, что бы ни случилось со мной и как бы ни сложились наши отношения в будущем.

— Ваше предложение, конечно, очень заманчиво, — сказала Флер, — но не могу представить, чтобы я могла его принять.

— Ну что ж, во всяком случае, откровенно. А могу я спросить, почему?

— Брак нельзя заключать, как сделку.

— Большинство людей именно так и поступают.

— Может быть. Но они обычно стараются подсластить пилюлю.

— А я недостаточно ее подсластил?

— Я никак не могу вам объяснить, — отчаянно защищалась Флер. — Думаю, сэр Норман, нам лучше оставить эту тему. Давайте забудем об этом… об этом… предложении. Мне нравится ухаживать за вашей матерью, мне приятно здесь находиться, но я не смогу остаться, если между нами все будет не так, как прежде, если мы не сотрем из памяти этот разговор.

— Это невозможно, и вам это так же хорошо известно, как и мне. Что сказано, то сказано. Но у вас нет причин чувствовать смущение или неловкость. Мое предложение остается в силе. Я уже просил вас обдумать его. Пожалуйста, не давайте мне ответа сейчас — я предпочитаю подождать.

Больше сказать было нечего; Флер чувствовала это, но в то же время не могла на этом остановиться. Она забыла свою робость и смущение в чисто женском порыве любопытства.

— Одно я хотела бы знать, — сказала она. — Говоря мне о всех выгодах положения вашей жены, вы не назвали мне подлинную причину вашего предложения. Зачем вам жена? Потому, что вы одиноки, или потому, что вам нужен наследник?

Странное выражение промелькнуло у него на лице. Она не могла понять, что оно значит. Затем вялым ровным тоном он ответил:

— Я бы хотел, чтобы мой ребенок продолжал мое дело и унаследовал этот дом, но я готов ждать.

У Флер было такое чувство, будто он хотел сказать что-то еще. Сейчас, когда они стояли друг против друга, ей показалось, что он тоже испытывает робость. И снова она не смогла удержаться от вопроса:

— Кто же унаследует Прайори после вашей смерти, если у вас не будет детей?

Он сделал какой-то неопределенный жест — то ли нетерпения, то ли равнодушия.

— Прайори принадлежит мне, и я могу оставить его кому захочу.

— Оно должно достаться кому-то из Эшвинов.

— Почему?

По его виду она поняла, что вызвала у него раздражение.

— Потому что Эшвины всегда жили здесь. Я читала историю этой семьи. Здесь каждый камень пропитан их кровью, все здание, мебель, картины — часть их наследия.

— Но теперь это все мое. — Норман Митчэм почти выкрикнул эти слова. — Это мое, и я могу распоряжаться всем, как хочу.

Он прошелся по комнате и остановился перед картиной, висевшей над камином. Это был портрет лорда Грэнтона, графа в пятом поколении, с женой и детьми на фоне Прайори.

— Я помню, как впервые увидел этот дом, — сказал сэр Норман, не сводя глаз с портрета. — Я занимался браконьерством с двумя другими оборвышами, пытаясь поймать на ужин кролика или фазана.