После обыска мещанину Александру Григорьеву немедленно было предъявлено обвинение в совершении преступлений, предусмотренных 2 частью 250, 251 и 252 статей Уложения, причем Григорьев, не признав себя виновным, решительно отказался давать какие-либо объяснения по поводу этого обвинения, отказался подписать протокол и даже не пожелал дать сведений о родственных своих связях, семейном положении, о воспитании и т. п.

В общем поведение Григорьева было вызывающим и угрожающим.

По допросе Григорьев заключен под стражу в Севастопольскую тюрьму».

Тогда же севастопольский градоначальник доносил министру внутренних дел:

11 сего ноября около 5 часов вечера помощником начальника Таврического жандармского управления в градоначальстве совместно с участковым товарищем прокурора был произведен обыск в доме турецко-подданного Лефтери Саввы Казанджи Оглу, в квартире пензенского мещанина Ивана Степанова Григорьева, причем в запертой дорожной корзине найдено около 40 экземпляров брошюр различного содержания преступного политического характера; сам же Григорьев задержан около Графской пристани и заключен в тюрьме, как уличенный нижними чинами крепостной артиллерии в соучастии с провизором Канторовичем в распространении между ними брошюр преступного характера».

По просьбе заключенных начальство охотно сажало их вдвоем; так, например, я одно время сидел с Канторовичем.

Наши камеры были неравной величины: угловые – побольше, неугловые – темные каморки с выкрашенными до половины в серый цвет стенами, представляющими смесь грязных белил с карандашными и высеченными надписями прежних жильцов. На асфальтовом полу, у стены, помещалась железная койка с соломенным матрацем, соломенной подушкой и одеялом серого грубого сукна. Постельное белье было из холста. У дверей помещалась параша: ведро с крышкой, вделанное в серый табурет. У окна ставилась на полочку жестяная керосиновая лампа, горевшая всю ночь. Понятно, какой воздух был в камере зимой: тут смешивались запахи керосиновой гари, параши и табаку. Политические пользовались разрешением носить свою одежду и белье. Кто сидел в третьем и четвертом этажах по переднему фасаду, тот обыкновенно целые дни торчал на табурете перед окном, рассматривая протекающую на улице свободную жизнь: пешеходов, извозчиков, посетителей, идущих по двору на свидание или для «передачи». У меня не было ни свиданий, ни передач; но я несколько раз получал по почте от друзей небольшие деньги; раз получил две смены белья и носки.

На собственные деньги заключенных, хранившихся в конторе, мы каждый день вечером составляли список покупок, – их утром приносил и раздавал надзиратель. Против тюрьмы, на углу, была бакалейная торговля, где можно было купить томаты, брынзу, колбасу, чай, сахар, табак и белый хлеб. Но я редко мог баловать себя такими вещами, а тюремная пища была всегда одна и та же: кислый борщ с мелконарезанными кусочками коровьих голов да пшенная каша с бараньим салом. При полуторе фунта в день черного хлеба, при ужине из чашки жидкой пшенной кашицы я часто бывал впроголодь. Утром в шесть часов давали кипяток, слегка подкрашенный чаем, и два куска пиленого сахара.

После чая дежурный уголовный арестант вносил мокрую швабру, которой я протирал пол; потом выносил парашу в уборную. В девять часов происходила «поверка», обход камер начальником или старшим надзирателем, то же повторялось после семи часов вечера. Два раза в день в неопределенно изменяющиеся часы мы должны были «гулять», то есть ходить взад-вперед по двору перед тюрьмой.

17 декабря 1903 года Александр Гриневский попытался совершить побег, но был задержан.

Начальник севастопольской тюрьмы доносил товарищу прокурора Симферопольского окружного суда:

Содержащийся под стражей во временной мне тюрьме за ротмистром Отдельного корпуса жандармов Васильевым арестант, именующийся Александром Григорьевым, покушался 17 сего декабря на побег из тюрьмы при следующих обстоятельствах: гуляя около 2 часов дня в тюремном дворе у выхода из тюрьмы под присмотром тюремного надзирателя Дунюшкина, он, проходя по направлению к банному двору, сбросил с себя пальто и быстро пробежал в этот двор к стене ограды, через которую висела веревка, переброшенная через стену неизвестным пособником к побегу его; посредством этой веревки он и пытался бежать; схватив за один конец ее, стал ее тянуть к себе, вытягивая ее во двор, но у самой стены был схвачен тюремными надзирателями Дунюшкиным и Лавриновым.