— Бог меня простит за этот вопрос: вы уверены её расположении?

— Вы её подозреваете?! Я тоже, — упавшим голосом ответила Габриэла.

Сюзанна обняла девушку.

— На кого же мне рассчитывать? — продолжала та. — Из всей семьи остался лишь престарелый отец. Когда я возношу молитвы, мне хочется спокойно умереть.

Ничто не могло изменить решения Габриэлы оставаться в монастыре: страх и отчаяние владели ею одновременно.

Тем временем игуменья приказала ей подготовиться к церемонии пострижения. Накануне этого дня мадам д'Альберготти сообщили, что в приемной её ждет Шарни.

— Вот уже больше месяца вы здесь, — сказал тот, — и мсье Лувуа очень сожалеет, что не может вас здесь посетить из-за государственных дел.

— Тогда он мог бы меня отсюда выпустить.

— Ах, мадам, вы же знаете, какие у нас суровые законы! Но мсье Лувуа надеется, что здешняя обстановка поможет вам решиться принять постриг. Впрочем, вы имеете возможность отказаться.

— Я полагаю, что сама могу принимать решения.

— Разумеется, мадам, но бывает ещё государственная необходимость.

— Это для такой-то жалкой персоны, как я?

— Кругом вооруженные враги короля, мадам, которые постоянно нападают на выдающихся людей. Учитывай вы это, не обвиняли бы мсье Лувуа, постоянно стремящегося к добру. Но ваши постоянные отказы могут привести вас только к новым бедам.

— Я ко всему готова, так и передайте монсеньеру министру.

— Мадам, — откланялся Шарни, — я буду иметь честь посетить вас через месяц. Надеюсь, ваше решение изменится.

В день пострига Габриэла казалась очень бледной.

— Еще есть время отказаться, — напомнила Сюзанна.

— Нет! Мне придется испить чашу до дна, — ответила Габриэла.

Тут вошла тетушка. Она пыталась всплакнуть, но ей это давалось с трудом. Добрая женщина встала рядом с племянницей, демонстрируя свою заботливость. Габриэла позволила ей это сделать, но обернувшись к Сюзанне, произнесла с печальной улыбкой:

— Новая капля в чашу!

В такой день барьеры монастырей рушились для родителей. К Габриэле пришел отец, прямо в её келью. Сюзанна, увидев его, поняла Габриэлу. Действительно, очень дряхлый старик с дрожащим голосом. И хотя раньше он явно был видным мужчиной, при взгляде на него становилось ясно: старый солдат капитулировал.

Однако, увидев слезы на щеках дочери, он все же нашел силы произнести:

— Если ты несчастлива, дочь моя, сбрось эти одежды и следуй за мной.

Добрая тетушка содрогнулась.

— Отец, — ответила Габриэла, — я страдаю из-за расставания с вами, но я хочу принести свою жизнь в жертву Господу.

— Увы, дитя мое, в иные времена этой жертвы не понадобилось бы. Но у меня нет сил тебя защитить. Если твое призвание — отречься от мира, Господь тебя вознаградит.

Габриэла встала на колени. Отец заплакал. Его поддержала добрая тетушка.

Затем все отправились на церемонию. Та проходила весьма торжественно и заняла много времени. Завершала процедуру стрижка длинных волос Габриэлы. Когда последняя их прядь была срезана, мать Еванжелика возложила на голову Габриэлы покрывало монахини. Раздалось пение монастырского хора. Все узы были порваны, и Габриэла больше не принадлежала миру.

— Мсье Лувуа и Шарни, мадам?

— Вы сами их назвали. Сожалею, что вы не поняли их благих намерений, но надеюсь, вы ещё одумаетесь.

— Храните ваши надежды, мадам, а я буду хранить свои убеждения.

— Благодать снизойдет на вас, дочь моя.