– Иногда я думаю, что да, а иногда уверен, что нет. Там, Снаружи, они не помогают нам, Панический Огонь и все такое прочее. Он может быть тем самым, а может и не быть. Там, где он жил, ничего не осталось, этот маленький городок-бородавка на свиной заднице, и не осталось никого, кто мог бы что-нибудь сказать нам.

– А что вызывает у тебя сомнения? – спросил Лиам.

– Он спит сном невинного младенца, даже не вздрогнет, а я внимательно наблюдал за ним.

– Тогда почему же ты думаешь, что он может быть Безумцем?

– Разные мелочи. В его глазах что-то появляется, когда он смотрит на все эти разрушения.

– И ты все равно притащил его сюда!

– Должен сказать, меня самого мучило любопытство в связи с этим местом, – Херити кивнул головой. – Как вы можете жить с этим каждый день?

– У нас свои обязанности, и в армии подчиняются приказам. Мы не можем допустить, чтобы люди бродили и разносили разные истории о наших подопечных.

– Ни одного слова из наших уст, Лиам.

– Ты так только говоришь, и сейчас ты трезвый. А что будет, когда в тебе будет спиртное?

– Не распускай язык, Лиам. ИРА хранила честь Ирландии, когда еще даже твоя армия не могла протянуть руку помощи.

Слабая улыбка тронула губы Лиама.

– Да, а ведь ходит история, что это именно ты взорвал семью О'Нейла.

– Лживые вещи говорят о многих из нас, Лиам. – Херити посмотрел на автоматическую винтовку в руках Лиама, и его голос стал вкрадчивым. – Дружище, когда мы детьми резвились на сене, кто из нас мог предвидеть такой вот день?

– У тебя всегда был хорошо подвешен язык, Джозеф, но все, что я слышу из твоих уст – это что ты думаешь, будто янки действительно наш Безумец. Почему это… дружище?

Херити посмотрел во тьму, собирающуюся над долиной. В окнах виллы были видны мерцающие огни свечей. Где-то внизу, в темноте, замычала корова. Задумчивым голосом он сказал:

– В тот первый день, когда мы вместе шли по дороге, я повернул разговор на терроризм, как они это называют. Янки сказал, что ИРА предала ирландскую честь.

– Точные слова из писем Безумца, но эти слова знают теперь все. Я не удовлетворен, Джозеф. Что я скажу Дублину?

– Скажи им, что я не уверен… это означает, что он остается заряженной бомбой, которую мы не можем трогать.

– Ты позволил ему носить пистолет, – сказал Лиам. – Почему?

– Чтобы он думал, что я ему доверяю.

– А ты не доверяешь.

– Не больше, чем я доверяю тебе. Может быть, вернемся в ту хижину с твоим полевым телефоном?

– Я не позволю никому из вас уйти отсюда живыми! У меня есть приказ защищать тайну Маккрея.

Херити резко повернулся к нему вплотную лицом.

– Янки мой! Ты понимаешь? Не твое дело решать вопрос жизни и смерти! Он мой!

– Это то, что говорят в Дублине, – мягко сказал Лиам. Он развернулся и пошел впереди по тропинке наверх туда, где стоял Джон.

Джон наблюдал, как к нему приближаются двое мужчин, и был поражен, когда Лиам без всякой паузы сказал:

– Ты идешь с нами, янки.

Не имея возможности слышать, о чем эти люди разговаривали внизу, Джон занялся предположениями. «Херити – это его охрана, а не конвоир, – решил Джон. – Он что-то подозревает. Но что именно он подозревает?»

Настороженный, он догнал мужчин и пристроился сзади них, чувствуя страх. В караульной хижине они захватили с собой отца Майкла, оставив мальчика спать на подстилке в углу.