– А как он применяет эту схему к Ливии? – спросил Лепиков. – Мы предполагаем, что он не знает арабского языка.

Хапп поднял руку, напоминая студента, который тщетно пытается привлечь внимание преподавателей. Лепиков насмешливо посмотрел на него.

– Визит в ливийское консульство, посольство, – сказал Хапп. – В ООН. Что ему нужно знать? Адреса благотворительных организаций в Триполи и Бенгази, наверное? Всю эту информацию не трудно приобрести. Есть люди, просто жаждущие ею поделиться. Это их работа.

– Некоторые подобные организации торгуют списками своих адресов, – вспомнил Бекетт. – Или меняют – свой список на ваш.

– Когда я был в ЮКЛА, – сказал Хапп, – политический активист мог получить практически любой список, какой хотел. Я знаю одного специалиста по компьютерам, прошедшего школу воровства подобных списков из банков памяти и затем продававшего их.

Данзас повернулся и посмотрел поверх своего длинного носа на Хаппа.

– Ты был связан с политическими активистами?

– Здесь это называлось житейским опытом, – буркнул Хапп.

– Мы описываем мир анархии и безумия, – ворчливо заявил Лепиков.

– В который Советский Союз внес значительный вклад, – добавила Годелинская.

Лепиков обратился к ней по-русски:

– Подобные ремарки не пройдут незамеченными.

Годелинская ответила по-английски:

– Это меня совершенно не волнует. – Она отодвинула свой стул от стола и перегнулась, свесив голову до пола.

– Вам дурно? – спросил Бекетт.

Он поднялся и обошел вокруг стола, чтобы стать рядом с ней.

Ему было видно белое пятно на пыльной стороне ее кисти. Оно было весьма отчетливым. Ранее Бекетт предпочитал считать его пятнышком лабораторной краски, размазанной косметики или комком зубной пасты. Теперь… он почувствовал холод в животе.

Голос Годелинской звучал слабо и словно издалека:

– Да, я чувствую дурноту. – Она кашлянула. – Странное ощущение. Одновременно и дурнота, и возбуждение.

– Думаю, нам обеим лучше вернуться в госпиталь, – сказала Фосс.

Бекетт повернулся, чтобы посмотреть на нее.

– И вы тоже?

– Великий папа всех головных болей, – слабо усмехнулась Фосс.

Годелинская выпрямилась, вид у нее был бледный.

– Удивлюсь…

– Это просто невозможно! – воскликнул Лепиков.

– Как Безумец мог узнать об этом месте и о том, чем мы занимаемся? – спросил Данзас.

Хапп встал и обошел вокруг стола, чтобы стать рядом с Бекеттом. Они оба смотрели на Годелинскую. Бекетт поднял ее левое запястье и пощупал пульс.

– Сто десять, – сказал он.

– Значит, все наши умозаключения были бесполезны? – спросил Данзас. – Не является ли один из нас Безумцем?

Хапп выглядел испуганным.

– Один из нас?

– Нет-нет; – сказал Данзас. – Но кто-то из тех, с Кем мы общаемся.

– Давайте отправим этих женщин в госпиталь, – приказал Бекетт и ощутил приступ страха за свою собственную семью.

Он подумал, что они надежно изолированы в семейном рыбацком лагере в северном Мичигане.

15

Старик: «Что ты знаешь о моем горе? Ты, юнец, никогда не имевший женщины?»

Юноша: «Ты, хнычущий старый ублюдок. Ты и тебе подобные убили все надежды моей жизни. Ты думаешь, мне не ведомо горе от потери того, чего я никогда не имел?»

Отрывок из ирландской пьесы «Время чумы»

Летя в Париж, Джон усиление размышлял о том, что уже сделал (и делает), чтобы скрыть свои следы.