Михаил Липскеров. Белая горячка. Delirium Tremens
Памяти Венички Е.
Часть первая Житие Мэн выпил в ночи рюмку водки, поискал на огрызке яблока остатки мякоти, нашел, откусил кусочек и проглотил. Трудно уточнить, какая это была по счету рюмка за день, какая – за неделю, за две… Дальше время терялось в темной бесконечности. А сейчас… сейчас наступило просветление. Сквозь тучи запоя проглянул лучик солнечного света. Мэн решил, что это – последняя рюмка, что завтра он больше не выпьет ни грамма, что утром он встанет, съест геркулесовой каши, потом отлежится и помирится с Женой, которая, собственно говоря, и приносила ему водку, справедливо опасаясь, что на недалеком пути в магазин Мэн может ввязаться в драку, залететь в ментовку, упасть от внезапно подскочившего давления, и никто не обратит внимания на лежащего пожилого седого, небритого человека, что его не подберет никто. Никто не вызовет «скорую», потому что зачем «скорая» пьяному? Протрезвеет и пойдет сам. А если и не пойдет, если помрет, то мало ли помирает в России людей. Только через несколько часов кто-нибудь повторно пройдет мимо лежащего с открытыми глазами человека, только тогда этот кто-то попытается достучаться в дверь какого-либо подъезда, сплошь украшенную домофонами, и не достучится. Тогда, возможно, еще кто-то выйдет из какого-то подъезда и согласится вызвать «скорую». Вокруг соберутся люди и в ожидании «скорой» будут судачить, что интеллигентный вроде человек, и не старый совсем, а вот загнулся от водки. Кто-нибудь поищет документы, чтобы сообщить домой, пошарит по карманам, документов не найдет, ибо зачем документы человеку, чтобы дойти до магазина. А найдет он деньги на два флакона, на секунду вспыхнет от счастья и заныкает их, чтобы взять эти два флакона себе. Чтобы лет через несколько оказаться в мэновском положении. Так что Жена Мэна прекрасно знала, что всемирно известная отзывчивость русского народа проявляется тогда, когда человеку она уже не нужна. Три года назад она, гуляя с Псом, увидела лежащего на снегу человека с молящими глазами. Она, потомственная интеллигентка, внучка профессора Бауманки (до революции), не могла не остановиться, нагнулась, заглянула в молящие, мутные от боли глаза и стала просить прохожих вызвать из находящейся в двадцати метрах 136-й больницы какую-нибудь помощь. Хрен-то. Все были очень заняты. А охранник сообщил, что они берут только через приемный покой. И пнул Пса ногой. И быстро закрыл дверь. Пес ничего не понял. Он не понимал еще, что бывший русский, он же бывший советский человек, уже перестал быть русским и стал еще более бессмысленно жестоким, чем это было во времена Пугачева. Ну, да мы не об этом. Жена Мэна рванула в приемный покой, чтобы вызвать врача к лежащему на снегу человеку с молящими глазами. За окошком пожилая чувиха сообщила, что они берут больных только по направлению врача или со «скорой помощи». Жена попросила вызвать «скорую помощь». Чувиха сообщила, что это не входит в ее обязанности. Жена попросила телефон, чтобы вызвать «скорую» самой. Чувиха в ответ сообщила, что телефон – служебный. Причем сообщила это с некоторым злорадством. И тут, почуявший злобу, Пес поднял лапы, оперся ими о полок перед окошечком чувихи и оскалил клыки. Чувиха опрокинулась назад вместе со стулом, обнажив тромбозные ноги и рыхлые бедра, обтянутые трусиками «стринг». Кого эта бывшая советская сука пыталась этими трусиками соблазнить, непонятно, но Жене Мэна было не до этого. Она схватила телефон, набрала «03», и, как это ни странно, через несколько минут к лежащему человеку подкатила «скорая». Врач измерил давление, что-то коротко сказал медбрату, и тот рванул к ближайшей двери. Охранник было залупился насчет приемного покоя, но был отброшен в сторону тренированным кулаком медбрата. Пока он сползал по стенке и снова полз вверх, медбрат был уже в кабинете зав. |
