Ян Клейн был мертв. В худом, чуть ли не изможденном лице ни кровинки. Что здесь произошло – преступление или трагедия? – думал Схееперс. Но пока не нашел ответа.

– Он ударил меня, – сказала Миранда. – И я его застрелила.

Когда она произносила эту фразу, Схееперс случайно посмотрел на Матильду. И заметил, что слова матери удивили ее. Яна Клейна застрелила Матильда, сообразил он, дочь застрелила отца. Ян Клейн бил Миранду, свидетельством тому синяки и кровь на ее лице. Успел ли он понять? – подумал Схееперс. Успел ли понять, что умирает и что его родная дочь держит в руках оружие, которое принесло ему смерть?

Ни слова не говоря, Схееперс знаком предложил Борстлапу выйти с ним вместе на кухню. И закрыл дверь.

– Меня не интересует, как вы это сделаете, – сказал он. – Но вы должны вывезти труп и сделать так, чтобы все выглядело как самоубийство. Ян Клейн сидел под арестом. Это оскорбило его. И, спасая свою честь, он покончил с собой. Вполне приемлемый мотив. Пресечь слухи, связанные с разведслужбой, обычно труда не составляет. Желательно сделать все это сегодня же вечером или ночью.

– Я рискую своей должностью, – сказал Борстлап.

– Даю слово, что вы не рискуете ничем, – ответил Схееперс.

Борстлап долго смотрел на него, потом спросил:

– Кто эти женщины?

– Вы вообще никогда их не встречали.

– Все дело, конечно, в безопасности ЮАР, – сказал Борстлап, и Схееперс расслышал в его голосе усталую иронию.

– Да, совершенно верно.

– Опять фабрикуем ложь, – сказал Борстлап. – Наша страна просто конвейер, который фабрикует ложь, круглые сутки. Что же будет, когда все это рухнет?

– Чего ради мы пытаемся предотвратить покушение?

Борстлап медленно кивнул:

– Ладно, я все сделаю.

– В одиночку.

– Никто меня не увидит. Я оставлю труп на улице. И постараюсь, чтобы расследование было поручено мне.

– Я предупрежу их, – сказал Схееперс. – Они откроют, когда вы вернетесь.

Борстлап уехал.

Миранда накрыла труп Яна Клейна простыней. Схееперс вдруг почувствовал, что страшно устал от всей этой лжи вокруг, лжи, которая отчасти была и внутри его самого.

– Я знаю, его застрелила ваша дочь, – сказал он. – Но это не имеет значения. По крайней мере для меня. Если это имеет значение для нас, тут я ничего поделать не могу. Но труп отсюда исчезнет. Полицейский, который был со мной, позаботится об этом. Он констатирует самоубийство. Никто не узнает, что произошло на самом деле. За это я ручаюсь.

В глазах Миранды мелькнул огонек удивления и благодарности.

– В некотором смысле это, пожалуй, и было самоубийство, – продолжал Схееперс. – Человек, который живет так, как он, наверно, не вправе рассчитывать на другой конец.

– Я даже плакать по нем не могу, – сказала Миранда. – В душе ничего не осталось.

– Я ненавидела его, – неожиданно сказала Матильда.

Схееперс увидел, что она плачет.

Убить человека, подумал он. Даже если совершаешь это в лютой ненависти или в крайнем отчаянии, все равно в душе возникает трещина, которая никогда не зарастет. Вдобавок он был ее отец, она не выбирала его, но и заменить другим тоже не могла.

Задерживаться он не стал, понимая, что им нужно побыть вдвоем. Но когда Миранда попросила его вернуться, он обещал.

– Мы уедем отсюда, – сказала она.

– Куда?

Она развела руками:

– Не знаю. Может быть, пусть лучше Матильда решит?

Схееперс поехал домой обедать.