Пожилая седоволосая сестра с блестящими, будто нетрезвыми, глазами и улыбкой постаревшей Лукреции Борджиа протянула Кириллу красные таблетки.

— Витамины или снотворное? — спросил Марков.

— И то и другое сразу, — буркнула она.

Красный цвет — цвет тревоги. Но — назвался груздем, полезай в кузов, напомнил себе Кирилл. Он проглотил таблетки залпом с глотком из стаканчика и лег на спину, ожидая, когда придет сон. Хотел вспомнить последнее свидание с Джейн в аспирантской общаге на Плеханова. Он представил, как Джейн склоняется над ним, дразнит губами и языком. Вдруг лицо ее стало расползаться, глаза сузились и соединились в одну линию. Это была уже линия горизонта, а розовый язык потемнел и лег на небо серой полосой далекого пожарища. Перед Кириллом раскинулась равнина, покрытая слежавшимся снегом, с нищим лесом, прореженным пожаром и ветрами, и кое-как замерзшей рекой.

Кирилл сделал шаг, услышал прежде голодное чавканье дороги, а потом почувствовал, как нога провалилась в холодную, скользкую жижу.

С удивлением он обнаружил на собственной ноге, под толстым слоем налипшей грязи, лапти или что-то очень на них похожее, а еще тряпицы, грязные, рваные, но искусно обмотанные по ноге какой-то бечевой.

Впереди и сзади него усталые лошади тянули телеги, рядом шли такие же темные и хмурые люди, как и он. Были тут и верховые. Одежда на них была причудлива соседством путевой нищеты и домашней роскоши. Залатанные тулупы, засаленные шапки этих нищих бродяг были украшены золотыми монетами, серебряными женскими украшениями, ярким шитьем и дорогим мехом. Не сразу Кирилл понял, что неудобно торчащее позади и свисающее с седел это оружие, и его следует опасаться.

Теперь Кирилл уже знал, что шли они долго, и люди, и лошади сильно устали. Но странные всадники молча двигались вперед, и все двигались вместе с ними. Нехитрая обувка Кирилла совсем размякла, а ноги, уставшие от хляби, сводила судорога. Вдруг нога наступила на твердое, и тело, почувствовав опору, запросило отдыха и покоя. Следующий шаг опять попал в холодную жижу, и Кирилл чуть оглянулся на покидаемый им островок устойчивости в этом незнакомом, зловеще молчаливом мире. Он увидел торчащую из грязного снега палку с несколькими сучками, напоминавшую руку со скрюченными пальцами.

По правую сторону от дороги боковым зрением он заметил движение. Точно ногу из дорожной хляби, Кирилл с усилием оторвал взгляд от конских и людских ног, месивших холодную грязь впереди него. Городошными фигурами рассыпались у речной излучины обгорелые, обвалившиеся избы. Страшная огненная бита пролетела над ними и скрылась где-то за рекой.

Кирилл опять уловил движение — серая волчья тень перебежала от одного пепелища к другому, следя за бредущими куда-то людьми. Тяжело поднялась в воздух и зависла на ветру воронья пара. Кирилл вдохнул воздух и вздрогнул.

С опозданием в несколько шагов он догадался, что наступил на мертвую человеческую руку.

Что же это за страна такая, где страшные, похожие на топи дороги, мостят человеческими телами? Что за земля, где волки и вороны сыты, а люди, голодные и разутые, бредут в неизвестном направлении и испуганно косятся на оружие за спинами раскосых дикарей? Что же это такое?..

Он, видимо, задал этот вопрос вслух, потому что вздрогнули плечи человека в капюшоне, единственного из всех сидевшего на телеге. Рука его выпросталась из складок темной накидки и застыла в воздухе предостерегающе для Кирилла.

На бледных пальцах висели потемневшие от многих тысяч прикосновений четки.

— Что это за земля? — спросил Кирилл тихо, не надеясь, что человек в капюшоне поймет его.

— Гиперборея, — ответил тот надтреснутым, простуженным голосом и закашлялся.