— На торговку с Парижского рынка, — вставила Ляпочка.

— Ну уж! — Ручки Ольги разжались и розовые пальчики растопырились. — Скорее на кошку, которую атакует злобный фокс. Так вот… Я подступила к нему. «Идеализм?» — крикнула я. — А что вы сделали с религией? Замученные священники, медленная смерть в заточении патриарха, загубленные дети, поруганные церкви… Это идеализм?..» — «Это все было раньше. Теперь этого нет», — с невозмутимым спокойствием, но уже без шуточек ответил советский профессор. «Раньше?» — наступала я на него. — На днях заточили в тюрьму митрополита. А Соловки?..» — «Соловки? Это что такое? Я не слыхал. Не знаю». Тут, кажется, я уж совсем, как парижская торговка, уперлась кулаками в бедра: «Не знаете? Так вот в Берлине узнаете. Туда из Соловков многие бежали и рассказывают про все прелести вашего советского рая. Там знают, что такое Соловецкий Слон». Тут уж напала на него и молчавшая до сих пор Ляпочка: «Вы посылаете своим представителем к нам, сюда в Польшу, цареубийцу, мерзавца Войкова!»

Пухлые ручки Ляпочки развелись по коленям, подтверждая рассказ Ольги.

— «Войков? — Тут лицо у советчика передернулось и он покраснел. Точно оторопел. Однако тотчас оправился. — Но это талантливейший человек. Кого же он убил?» — «Беззащитную семью». Мне казалось, что я разрыдаюсь. «Какую»? — «Романовых». — «Разве?.. Я не знал». — «Вы, очевидно, многого не знаете…» Тут кто-то подошел к нам и он, уже не кланяясь и не оглядываясь, стал поспешно удаляться. Весь день я не могла успокоиться. Я ничего не могла есть. Мне было душно, мерзко и противно, точно в руках держала какого-то скользкого гада.

Ольга замолчала и, волнуясь, тяжело дышала.

Руки Светланы, до тех пор спокойные, с силою сжались в кулаки. Даже пальцы порозовели от напряжения. Владимир смотрел на них и такие неподходящие к моменту мысли шли ему в голову. Прикоснуться бы к этим розовым пальцам с белыми между косточками впадинками и начать бы считать с ласковой шутливостью: январь, февраль, март, апрель…

Светлана вздохнула. Короткое платье поднялось еще выше, и она красивым движением обеих рук поправила его.

— У меня сегодня на душе почему-то тревожно, — сказала она низким, грудным, точно издалека идущим голосом. — Всю ночь снилась вода. Внезапный разлив реки, повернувшей назад. Вода была такая мутная…

Она замолчала. Все притихли, прижавшись в сумраке к спинке тахты.

— Только подумать, — продолжала Светлана. — Мой отец там… с ними… Я знаю, хотя мама и скрывает. Я помню все… Он им служит… Этим дьяволам… Когда все это кончится?..

Из темноты послышался спокойный, твердый голос. Говорил Глеб:

— У меня отмщение и воздаяние, когда поколеблется нога их. Ибо близок день погибели их, скоро наступит уготованное для них…

4

Светлана долго раскуривала папироску. Спичка освещала снизу ее лицо. Глаза были опущены и прикрыты длинными, загнутыми кверху ресницами. Спичка погасла.