В гостинице «Украина» нас ждали новые сюрпризы. Встречавший гостей у входа Жорзиньо оказался могучего телосложения негром во фраке. Он долго жал руку моей сестре, и вся его чёрная и блестящая, как сапог старшины, физиономия выражала восторг по поводу прибытия Эллы. При этом он говорил ей комплименты на хорошем русском языке. После того как моя сестра вырвалась из рук папуаса, к ней подошла невеста, милая девушка среднерусской внешности, которую не портила даже хорошо заметная беременность, и сообщила, что она счастлива видеть дорогую Эллочку на своей свадьбе и что Жорзиньо много ей, Барабановой, о дорогой Эллочке рассказывал.

После того как мы сели за стол, моя сестра выпила полграфина воды. Жорзиньо Парабалюку она не видела никогда. Ни в жизни, ни по телевизору, ни в сновидениях. Хотя я пытался помочь ей вспомнить всех знакомых негров. Следов Натальи Барабановой в её памяти также не имелось.

Тем временем зал наполнялся гостями. Слышались обрывки светских сплетен:

— Супруга военного атташе Габона в девичестве работала намотчицей на заводе АЗЛКа…

— Она осталась в Занзибаре с грудным ребенком на руках…

— А Светку во время взятия штурмом дворца охрана решила съесть, чтобы она не досталась врагу…

Через какое-то время я обратил внимание на то, что на свадьбе я был единственным мужчиной относительно европейской наружности. Все остальные были негры. Как написали бы борцы против расизма: «Афро-африканцы».

В отличие от мужчин, женщины были натуральными или крашеными блондинками. Кавалеры были одеты строго, а дамы броско. Ели не много, но дорого. Несмотря на то, что торжества происходили в гостинице «Украина», сала на столах не было. Только к концу свадьбы заметно опьяневшая мать невесты рассказала нам, что Элла у Жорзиньо была первая больная, которую он оперировал самостоятельно.

За два года до этого знаменательного события в жизни Парабалюки и Барабановой моей сестре предстояла серьезная операция. Мы нашли известного хирурга, который за приличное вознаграждение согласился её прооперировать. Он был в операционной, пока наркоз не подействовал, после чего ушел к молодой любовнице, а оперировал Парабалюка. Сейчас этот врач работает санитаром в доме престарелых в городе Назарет, а его бывшая молодая любовница, ныне законная супруга, изменяет ему с арабами.

Чета Парабалюков в Камерун так и не уехала, а поселилась в Страсбурге, где Жорзильо работает хирургом.

Моя сестричка Эллочка и по сей день проживает в Москве и прекрасно себя чувствует.

История бракосочетания в гостинице «Украина» впоследствии была опубликована в газете «Голая правда» под рубрикой «Наши корни». В дальнейшем «Наши корни» неоднократно возвращались к негритянской тематике.

Одну из таких драматических историй поведал Вова Сынок. Называлась она «Как я заболел «to write involuntarily» (непроизвольным мочеиспусканием). До возвращения на свою историческую родину в Офаким, Сынок учился в институте физкультуры имени Лесгафта в городе Петербурге. По субботам студенты-физкультурники ходили на танцы-шманцы-зажиманцы в общежитие педиатрического института. И вот когда этапы танцев и шманцев были пройдены, и наступил долгожданный этап зажиманцев, горькая судьбина занесла Сынка в туалет пописать. Телом Вова находился возле унитаза, но душа его трепетала в преддверии неизбежных, как ему казалось, зажиманцев.

Из-за отсутствия освещения в туалете было темно, и только в углу мерцало что-то белое. Опрометчиво рассудив, что белым мерцать может только унитаз, Сынок направился в угол и решительно приступил к писанью в сторону белого мерцания. Через мгновение унитаз заговорил человеческим голосом со странным акцентом. Его словами были: «Не писай на меня, спортсмен».