— Не сегодня, красавица, — сказал он, почти отвернувшись от нее. — Я сражаюсь в первый день Застис.

И тут он понял, что никто ничего не говорил. Его имя прозвучало прямо внутри его черепа.

Все светлые расы гордились способностями к мысленной речи, однако большая часть чистокровных Висов питала отвращение к малейшему намеку на подобное. Регер снова повернулся и подошел к женщине. Неподалеку горел уличный фонарь, но свет шел из-за ее спины, и он мог разглядеть лишь белизну ее плаща. Он остановился рядом, старательно изгоняя следы гнева с лица и из голоса, прежде чем обратиться к ней:

— В Новом Элисааре тебя могут побить за такие фокусы. Не делай так даже в шутку, — он огляделся и добавил: — Где твоя свита?

— У меня ее нет, — ответила женщина. Теперь она пользовалась нормальным голосом, который был прохладным и отнюдь не призывным.

— Это неразумно, — предостерег он. — В следующий раз возьми с собой слугу или раба.

— О, на этих улицах в полной безопасности лишь победитель, — произнесла она с ноткой издевки. — В Саардсинмее даже убийцы делают ставки на скачках.

— Ни один человек не рискнет напасть на меня, — отрезал Регер. — Он понимает, что я могу убить его.

Он не хвалился, просто говорил то, что есть. Но она возразила:

— Ни один человек не осмелится напасть на меня. Это равносильно смерти.

Отступив на шаг, прямо под свет фонаря, она откинула капюшон.

Регер никогда не видел такой белизны. Пожалуй, только мраморные статуи могли сравниться с ней. Белая кожа и волосы, лишь смутная тень на бровях и слабый цвет на губах, но, возможно, она подрисовала их. Ее нечеловеческие глаза отталкивали — белые глаза змеи. Ему не хотелось видеть ни их, ни ее самое.

Говорили, что вся ее раса владеет магией. Регер поверил в это, едва увидев ее.

— Зачем ты остановила меня? — спросил он.

— Ты неохотно согласился. Я могу остановить любого человека и отвести его, куда пожелаю. Так чего же я хочу? Ты признаешь, что сейчас моя раса попрала твою.

— Я воин и колесничий. Я ничего не знаю о твоем народе.

— На Висе нет никого, кто не знал бы о нас.

— Я раб, собственность города. Мое мнение вряд ли что-то значит для тебя. Мы уже долго разговариваем, госпожа, так что прости меня. Спокойной ночи.

— Я не позволяла тебе идти.

— С вашего позволения или нет, леди, но я вас покидаю, — он отвернулся и направился на улицу Мечей.

— Какое противоречие, — бросила она. — Раб, который король. Лидиец.

— Что тебе нужно? — раздраженно произнес он, обнаружив, что снова остановился.

— Приходи ко мне домой завтра вечером.

— Снова приношу извинения, но я обязан быть в другом месте.

— Ты без труда найдешь мой дом. Спроси на улице Драгоценных Камней, и любой скажет тебе, где остановилась эманакир.

Он быстро пошел прочь, оставив ее под фонарем. Колонны стройными рядами проплывали мимо, некоторые были исписаны изречениями, стихами или именами работающих здесь шлюх.

Он знал этот город почти всю жизнь. В девятнадцать лет он стал знаменит и освободился от власти прошлого. Но иногда в памяти всплывали воспоминания о другой земле. Искайские горы. Женщина, лица которой он не помнил — лишь ее черные, наполненные жизнью волосы. Порой он думал о ней, своей матери. Иногда он даже носил в ухе вместо подвески или драгоценного камня золотой конус монеты, дрэк, которым его отец заплатил матери за проведенную вместе ночь. Он не горевал о своем прошлом, но и не сторонился его обрывков.