— Как тебе удалось так долго оставаться в живых? Ты что, клеишь только знаменитых писателей? — спросил я.

Она долго изучающе на меня смотрела. Затем сердито вытерла салфеткой губы. Потом словно отмахнулась от меня правой рукой. Ее тонкие пальцы слегка дрожали.

— Можете не волноваться, — бросила она.

— Кто-то же должен об этом волноваться, — парировал я, сев напротив нее.

Она уже практически доела стейк. Она то поднимала, то опускала голову, что придавало ей весьма трагический вид, особенно с этими густо наложенными тенями вокруг глаз. У нее была изящная голова. Точно тюльпан.

— Я умею разбираться в людях, — ответила она, аккуратно срезая жир с мяса. — Приходится хорошо разбираться. Я ведь на улице. И не важно, есть у меня комната или нет. Я… ну сами понимаете… плыву по течению.

— Что-то не похоже, чтобы ты была этим довольна.

— А я и не довольна, — смущенно произнесла она. — Это лимб. Это пустота… Вот так плыть по течению — значит растрачивать себя понапрасну.

— Но тогда как же ты справляешься. Где берешь деньги на комнату?

Она не ответила. Только аккуратно положила нож и вилку на пустую тарелку и прикурила очередную сигарету. Но без всяких там фокусов со спичками. На сей раз она воспользовалась маленькой золотой зажигалкой. Она сидела, откинувшись на спинку стула, одна рука покоилась на груди, в другой между пальцами была зажата сигарета. Маленькая леди с розовыми прядями в волосах и кроваво-красным ртом. При этом лицо ее было абсолютно бесстрастным.

— Если тебе нужны деньги, ты их получишь, — нарушил молчание я. — Почему ты не попросила у меня днем? Я тебе обязательно дал бы.

— И вы еще будете утверждать, что это я веду опасный образ жизни?

— Помнишь, что я говорил тебе насчет фотографий? — спросил я, доставая сигарету из ее пачки и прикуривая ее зажигалкой. — Все вполне пристойно. Никаких фото в стиле ню. Я предлагаю позировать для моих книг. Я буду хорошо платить…

Она не ответила, причем лицо ее все так же ничего не выражало, и это меня нервировало.

— Я постоянно фотографирую маленьких девочек в ходе работы. И всегда хорошо плачу. Натурщиц присылают солидные агентства. Я снимаю девочек в старинных платьях. А затем использую фотографии для рисунков. Сейчас многие так работают. Что, конечно, не так романтично, как писать с набросков, но…

— Знаю, — перебила меня она. — Я выросла среди художников. Ну, в своем роде художников. И конечно, вы можете меня фотографировать и платить мне столько, сколько платите натурщицам. Но мне от вас нужно совсем другое.

— А что тебе нужно?

— Вы. Заниматься с вами любовью.

— В один прекрасный день кто-нибудь может сделать тебе больно, — помолчав, произнес я.

— Только не вы, — улыбнулась она. — Я всегда мечтала о таком, как вы. Только вы лучше. Вы действительно чокнутый.

— Я самый скучный человек на земле, — возразил я. — Я только и умею, что рисовать да старье собирать.

Она улыбнулась, и весьма многозначительно. Можно сказать, иронически.

— Все ваши картинки, — начала она. — Все ваши маленькие девочки, блуждающие по темным особнякам и заросшим садам, все эти потайные двери…

— Ты, наверное, начиталась критиков. Они любят эксплуатировать тему мужика с волосатой грудью, который создает книжки о маленьких девочках.