— Вовсе нет. И никогда не была такой. Но если вы расскажете о ней, то она тут же станет аморальной и грязной, подобно тысяче других историй о всякого рода извращениях, как будто люди не имеют права нарушать запреты и любить друг друга, причем так, чтобы их любовь не считалась уродливой, жестокой и безнравственной!

Я чувствовал, что Александер смотрит на меня так же испытующе, как и Коннери. Дэн внимательно следил за происходящим, но сейчас слегка кивал, точно моя пламенная речь не вызвала у него особых возражений. И я был безмерно благодарен ему за поддержку. Жаль, что нельзя сейчас ему об этом сказать, но у меня еще будет время.

— Выставка была задумана как идеальный конец и идеальное начало! — Я прошел мимо них в столовую и посмотрел на кукол, сидевших на пианино. И мне вдруг ужасно захотелось смахнуть их оттуда. Смахнуть весь этот хлам. — Ну как вы не можете понять? Конец ее жизни в потемках. Конец моей жизни в потемках. Мы сможем смело заявить о себе, и нам не придется таиться. Неужели непонятно?

— Лейтенант, — произнес Александер тихим голосом, — я действительно вынужден попросить вас удалиться.

— Я не убивал ее, лейтенант, — сказал я. — И, покинув мой дом, вы не посмеете утверждать обратное. Вы не посмеете все извратить! Слышите меня? Вы не сделаете из меня морального урода!

Коннери сунул руку в карман плаща и достал сложенный экземпляр каталога моей выставки.

— Послушайте, Джереми, это ведь ваша картина? — И он показал мне портрет наездницы. Все верно: каскетка, стек, сапоги.

— Да, моя. Но, ради всего святого, какая связь между картиной и убийством?!

Александер попытался снова вмешаться. Джи-Джи и Алекс молча слушали наш разговор, а когда Джи-Джи осторожно проскользнул мимо нас к эркеру, я увидел страх в его глазах. Нет, Джи-Джи, не верь ему!

— Джереми, вы ведь не можете не признать, что сюжет картины весьма странный?

— Возможно. Ну и что с того?

— А вот название следующей картины. «Художник оплакивает натурщицу». И здесь вы почему-то выбрали именно слово «оплакивает». Джереми, почему?

— О господи!

— Джереми, должен предупредить вас, что вы под наблюдением полиции, и если попытаетесь уехать из Сан-Франциско, вас немедленно арестуют.

— Не смешите меня! — взорвался я. — И вообще убирайтесь к чертовой матери из моего дома! Катитесь к вашим репортерам и делитесь с ними сколько угодно своими грязными подозрениями! Можете сказать им, что художник, который любит юную девушку, непременно должен ее убить и что вы не верите в искренние и светлые отношения между взрослым мужчиной и девушкой ее возраста.

— Лейтенант, на вашем месте я воздержался бы от подобных заявлений, — вмешался в разговор Дэн. — На самом деле, будь я на вашем месте, то не стал бы говорить об убийстве, не побеседовав с Дэрилом Бланшаром.

— К чему вы клоните, Дэн? — спросил Коннери.

— Неужели Дэрил что-то о ней узнал?! — воскликнул я.

— Мне только что сообщили по телефону, что Дэрил получил право опеки над своей племянницей. И полицейское управление Лос-Анджелеса выписало ордер на ее арест на основании того, что она является несовершеннолетней, которая находится без надлежащего присмотра и ведет аморальный и распутный образ жизни.

Услышав сообщение Дэна, Коннери не смог скрыть раздражения, но промолчал.

— Здорово, нечего сказать, — не выдержал я. — Получается, что если она появится у меня, то ее немедленно арестуют. А вы, грязные ублюдки, тоже небось спите и видите, как бы упрятать ее за решетку!

— Я имею в виду следующее, лейтенант, — произнес Дэн.