Шли месяцы, родные Джульетты ни о чем не догадывались. Ее помолвка с Энцо стала в свое время ответом на настойчивые уговоры матери. До появления Винсента Джульетта руководствовалась здравым смыслом и убежденностью в достоинствах Энцо. И все же она будто чего-то ждала. И дождалась, предначертанное свершилось. Джульетта была слишком молода, чтобы так запросто похоронить надежды на будущее, а Винсент обрел в ней близкого человека, единственного во всем мире.

Однажды она позвонила в отель и поставила на граммофон пластинку с немецкой песней. И Винсент, стоя перед окном, у тяжелой портьеры, слушал прорывающееся сквозь треск в телефонной трубке: «О, мой папа…»

Уже в который раз Джульетта сказала домашним, что ей нужно купить ткани у синьоры Малерба, а сама отправилась с Винсентом в кино, на вечерний сеанс.

В переполненном зале кинотеатра в Брере темнота надежно оберегала их от посторонних взглядов. В отличие от немцев, итальянские зрители вели себя как активные участники происходящих на экране событий. Они на чем свет стоит проклинали злодеев, предостерегали комиссара полиции от ловушки и выкрикивали восторженные комплименты в адрес экранных красоток. Каждый сеанс превращался в народный праздник. Мужчины курили. Женщины болтали. Дети носились по залу.

Одна Джульетта не отрываясь глядела на экран.

А на экране была Германия. Зеленые альпийские луга, и девушка в дирндле, обманутая парнем в клетчатой рубашке. И никаких «сверхчеловеков» в коричневой форме, о которых рассказывала ей мать. Многим ее соотечественникам немецкая речь казалась немузыкальной, почти что лаем. Но Джульетта, изучая этот язык, открыла его особую красоту, точность и выразительность громоздких составных слов, грубоватую сдержанность немецкого нрава.

В детстве на богом забытом острове Салина ей ни разу не доводилось видеть краути. Тем больше будоражили фантазии девочки рассказы взрослых о светловолосых великанах с Севера – восторженные и одновременно пугающие.

– Они подомнут нас всех под себя, – говорили одни.

– Они уйдут, – возражали другие. – Как ушли греки, испанцы и арабы.

Но в любом случае Сицилия всегда останется Сицилией.

И вот война закончилась. Немцы и в самом деле отбыли домой. Некоторые, правда, вернулись, но без оружия и военной формы, – как тот, что сидел рядом с ней. Он оказался совсем не таким, какими Джульетта представляла себе немцев, но и на итальянца походил мало. Девушка нисколько не боялась его. Ей нравились прямота и искренность этого парня, его открытая улыбка и решительность, с какой он смотрел в будущее. И еще она любила его пальцы, сильные и одновременно чуткие, – пальцы инженера.

Винсент почувствовал, как рука Джульетты легла на деревянный подлокотник кресла. И его поразила – нет, не нежность и тепло, а смелость девушки, когда он взял ее ладонь в свою. Так они и просидели, рука в руке, до самого конца сеанса.

Домой вдоль Навильо-Гранде возвращались поздно. Желтые огни дрожали на воде канала. Ночь защищала влюбленных от любопытных взглядов. Джульетта повязала на голову косынку, частично прикрыв лицо. Держа Винсента под локоть, она рассказывала ему о миланских каналах и системе шлюзов, спроектированной, ни больше ни меньше, самим Леонардо да Винчи. В сумерках вырисовывались очертания арочного моста через Навильо.

– Совсем как в Венеции, – заметила Джульетта.

Винсент вспомнил, что оба никогда там не бывали.

– Мы съездим в Венецию на «изетте», – пообещал он. – Если отправимся сейчас, успеем вернуться к утру.

Джульетта коротко рассмеялась – тем смехом, который означал, что она не вполне верит ему. Но идея ей понравилась.

– Я серьезно, – добавил Винсент.