И она ответила, что о любви здесь речи нет. Это вопрос чести.
– Чего? – не поняла я.
– Семейной чести. – Он закусил губу. – Ребенок – знак судьбы, указывающий, что она принадлежит Энцо.
– Но ведь у нее… у вас могли быть дети и в Германии?
Я все еще ничего не понимала.
– В таких вопросах люди редко руководствуются логикой. Джульетта боялась, семья была ей защитой. Германия далеко. Что, если у нее там не сложится? У нас ведь ничего не было, кроме чувств. Любовь – это мечта. Семья – реальность.
– И она была счастлива с Энцо?
Он молчал.
– Ты когда-нибудь встречался с ней после этого?
Винсент посмотрел на меня и кивнул.
– Когда?
Он задумчиво улыбнулся и отвел взгляд.
– История долгая, как я уже сказал. Это только начало.
Он устал. Я же, напротив, только вошла во вкус. То и дело посматривала на фотографию Джульетты. Как бы выглядела эта женщина десять, двадцать лет спустя? И почему она отказала мужчине, которого любила? Теперь Джульетта казалась мне чужой, несмотря на наше внешнее сходство. Винсент молчал, потом сказал, будто прочитав мои мысли:
– Думаю, она не вполне верила, что имеет право на счастье.
После этих слов во мне словно зародилось понимание.
– Отвезти тебя домой? – спросил Винсент.
– В этом нет необходимости, – ответила я. – Это недалеко.
Я не хотела, чтобы он увидел квартиру, в которой меня никто не ждал. По сути, мое жилище было просто местом для сна. Жила я в ателье. Но меньше всего мне хотелось, чтобы Винсента увидели Робин или мои коллеги. Дурацкие расспросы – последнее, что мне требовалось.
– Я прошу тебя.
Голос почти умоляющий – и я не стала возражать.
Винсент достал серебристый ключ и открыл дверцу со стороны переднего пассажирского сиденья. Машина пахла другой эпохой, старым материнским «рено» моего детства. Металлические части бордовых сидений подернуты патиной, кожаные подушки скрипят. Я плохо разбиралась в автомобилях, но чутье на хорошие вещи у меня имелось. А каждая мелочь в этом салоне была высочайшей пробы. Приборная панель – настоящее произведение искусства в стиле шестидесятых, с хромированными переключателями, тумблерами и основой из благородного дерева. Aqua, Olio, Benzina – неброские подписи под шкалами. Винсент сел рядом и надел перчатки.
– Это «ИЗО-ривольта», – объяснил он. – Той же компании, что и «изетта». Названа в честь графа. – Он показал на логотип в центре большого рулевого колеса: серебряный грифон на черном бакелите: – Фамильный герб.
– Ни разу такого не видела, – призналась я.
– Их было выпущено семьсот девяносто два экземпляра. Сохранились единицы.
Он повернул ключ. Мотор глухо заурчал.
– Она сидела там, где ты сейчас. – Взгляд Винсента снова был непроницаем. – Я никогда не смогу продать эту машину.
Мы тронулись с места.
– Твой отец тоже водил ее, – как бы между прочим заметил он и вздохнул.
– Именно эту? – спросила я. – Или такой же модели?
– Именно эту. И твоя мать сидела там, где ты.
Он кивнул в мою сторону. Я оказалась не готова к такому повороту. Одно дело – слушать историю, другое – сидеть на том самом месте, где когда-то сидела твоя мать, трогать вещи, которых касались руки твоих родителей. Почему она никогда не рассказывала мне об этом?
– Когда это было? – спросила я. |