Лиссони придвинул стул к столу, сел и попросил чашку крепкого черного кофе.

– Он будет лежать там привязанный до того времени, пока ломка не закончится, – сказал он. – Это на благо ему и всем нам. Парень одержим дьявольской силой, и пройдет это не скоро. Предупреждаю вас, что он будет жаловаться, плакать, требовать и умолять, чтобы его развязали. Вы не обязаны верить ни единому его слову. Он должен оставаться в таком положении до тех пор, пока я не разрешу отвязать его.

– А что будет, если он захочет отлить?

– Ничего. Пусть делает это прямо в кровати. Я готов поменять простыни и постирать одеяла. Вы еще сами убедитесь, насколько сильным он может быть, а мне бы очень не хотелось, чтобы он освободился и сбежал. Поверьте, он будет пытаться это сделать, потому что сейчас доза героина для него дороже жизни. Достать наркотик – его единственное маниакальное желание. Так вот, я буду заниматься своим делом и постараюсь, насколько можно, облегчить его страдания, но никто из вас не должен развязывать его, пока он собой не владеет.

Доктор вернулся в комнату и сел на стул рядом с Майклом.

Каллеа услышал душераздирающий крик и тяжело вздохнул:

– Надеюсь, этот парень знает, что делает. Если мальчишка умрет, босс нас всех порешит. И доктора первым.

– Никто из моих ребят глаз не мог сомкнуть, – ответил тот. – Я никогда не слышал ничего подобного. Интересно, откуда мальчишка знает такие слова?..

Лиссони не дослушал его, повалился на свою кровать и мгновенно заснул. Каллеа сел на стул возле Майкла и вгляделся в его лицо, затем внимательно осмотрел руки. На запястьях алели следы от пут, из которых он пытался вырваться. Синие вены со следами от уколов разбухли и напоминали уродливую татуировку. Майкл вырос на глазах у Каллеа: он возился с малышом, играл с ним в «тик-так», держал на коленях. И вот теперь он привязан к кровати, как дикое буйное животное. В комнате стоял запах мочи и рвоты, на подушке засыхали кровавые пятна. Каллеа подумал о том, какое счастье, что Лучано не видит сейчас своего сына.

Ставни были закрыты, но через щели в комнату пробивалось солнце. Майкл с трудом открыл глаза и прищурился – солнечный луч бил ему прямо в лицо. Его голубые глаза сверкали, как аметисты, настолько глубоким и насыщенным стал вдруг их цвет.

У Майкла снова началась ломка, и Каллеа, растерявшись и не зная, что предпринять, разбудил доктора. Майкла рвало, его тело покрылось отвратительным липким потом, запах которого пропитал комнату насквозь. Доктор и Каллеа вымыли его, не развязывая, затем Лиссони приказал приготовить овсяную кашу и стал кормить Майкла с ложечки, как младенца. Майкл выплевывал овсянку, отталкивал миску головой, но наконец сдался и принялся просить доктора о дозе, хотя бы маленькой. Это поможет ему оклематься, а потом он будет послушным и сделает все, что от него хотят.

В соседней комнате мужчины готовы были зажать уши, чтобы не слышать плач, стоны, крики и униженные мольбы Майкла. Один из них встал и вышел на улицу, не в силах выносить этого дольше. Он сел на низкую каменную стену, окружающую домик, и увидел вдалеке черный «мерседес», поднимающийся по склону холма. Доктор Лиссони успокаивал Майкла и сидел с ним рядом, когда тот заснул.

Лучано на ходу кивнул охраннику и вошел в домик, чтобы поговорить с Каллеа. Он возмутился тем, что по пути не увидел ни одного поста: стало быть, любой и каждый мог беспрепятственно подъехать к дому. Лучано не спросил о Майкле и даже не оглянулся на дверь его комнаты.

Оставшись наедине с Каллеа, он положил на стол два маленьких пакетика с героином.

– Этот наркотик предназначен для того, чтобы убить человека. Бог знает, где парень его взял, но он чистый, без примесей. Это большая редкость, значит будет легче выяснить, куда ведут следы.