Белла свирепо смотрела прямо перед собой. Похоже, ей предстояло слишком хорошо изучить это цветочное украшение. Вдруг Руперт с непосредственностью, придававшей ему такое обаяние, повернулся, взял ее руку и пожал. Она знала, что и Ласло, и Крисси наблюдают за ним. Румянец покрыл ее лицо и плечи.

Когда все переходили в ризницу, Констанс плакала, не стыдясь слез.

— Это не оттого, что от нее уходит Гей, — сухо сказал Ласло, — а от мысли о том, каких денег ей это стоило.

Пронзительный тенор пел «Овцы могут пастись спокойно».

Ожидание стало невыносимым.

— Похоже, брачное таинство совершено, — проговорил Руперт, — теперь бы покурить.

Процессия направилась обратно. Тедди алел от смущения, Гей, успокоившись, слегка улыбалась, ловя взгляды родственников.

— Я слышал, что вы актриса, — сказал Белле дядя Вилли. — Бывали в Кроссроудз. Я никогда не пропускаю. Чертовски хорошая программа.

Несколько минут присутствующие, сгрудившись, позировали фотографам. Руперт, встав со скамьи, тут же пожал Белле руку.

— Господи, что за представление! Привет, тетя Вера. Когда мы поженимся, дорогая, такого дурацкого цирка устраивать не будем. Привет, дядя Берти. Просто заглянем в отдел регистрации в Челси и сразу — в аэропорт на рейс в какое-нибудь теплое местечко.

Белла нежно накрыла его руку и, глядя прямо на Ласло, сказала:

— Согласна. И как можно скорее. Мне что-то надоели долгие помолвки.

Прием был кошмарным. Его устроили в трех огромных шатрах в саду Энрикесов. Никогда еще в жизни Белла не чувствовала себя такой одинокой и неприкаянной.

Публика была самой разношерстной. Старомодно разодетые родственники Тедди в шелковых платьях спортивного покроя и с фетровыми шляпками на головах были почти неотличимы от сотрудниц Констанс по комитету, которые все время перекрикивались одна с другой и не переставая пили апельсиновый сок. В одном из углов, явно неловко себя чувствуя, расположились несколько дюжин квартиросъемщиков из домов отца Тедди. Но самую большую часть гостей, как поняла Белла, составляли друзья Ласло и Чарлза, члены международной колоды, самые богатые и самые международные. И хотя иные из них оказались в джинсах, от них исходила того рода спокойная самоуверенность и ясное самодовольство, благодаря которым их принимали всюду. Куда ни бросишь взгляд, везде, как бабочки из кокона, показывались из меховых манто красивые женщины с сигаретами на алых губах. Они глушили шампанское и отказывались от спаржи и копченого лосося, блюдя фигуру, остроумно щебетали с учтивыми, привлекательными, дорогого вида мужчинами. Белла никогда не видела такого количества людей, которые, казалось, давно знали друг друга, а если даже и не знали, то находили уйму общих друзей.

Руперт всячески старался за ней присматривать, но его то и дело уводили от нее то Констанс, то Чарлз, а особенно Ласло, чтобы он занялся кем-то или чем-то.

Она попыталась было сверкнуть и позабавиться, но из-за нервозности и неуверенности голос ее звучал более искусственно, чем обычно. Она старалась скрыть свою безнадежную робость, но знала, что это получается у нее довольно фальшиво и неловко. Руперт решил внедрить ее в какую-то компанию, но это было все равно что пытаться засосать пылесосом болт. Уже через пять минут она была оттуда исторгнута.

И при этом они так шумели! Половина разговоров велась на иностранных языках, все это сопровождалось смехом и восклицаниями в духе разговорных сцен в «Фиделио».

Она даже не могла позволить себе выпить, потому что вечером у нее спектакль. От отчаяния она съела пять эклеров и почувствовала себя плохо.

Вдруг словно кто-то приложил ей к спине раскаленное железное клеймо. Она увидела стоявшую позади нее Крисси, глаза которой сверкали страданием и ненавистью.