— Она ничего с собой не взяла, так что ты ей одолжи что-нибудь. Я только отгоню машину.
Женщина обняла Беллу и сказала:
— Меня зовут Касс. Ласло сказал, что у вас были жуткие неприятности. Я терпеть не могу прессу, когда они за кого-нибудь принимаются.
Они вошли в большую неопрятную комнату с крошками по всему полу, висячими горшками и двумя большими роялями, заваленными книгами и нотами.
Мужчина в очках, поднятых на лоб, отложил в сторону книгу и вышел навстречу Белле.
— Я гонял в Лондон на ваш спектакль. Вы были великолепны. Садитесь, я вам чего-нибудь налью.
Касс плюхнулась на диван напротив Беллы и вытянула докрасна обожженные солнцем ноги.
— Гренвил уже несколько лет влюблен в вас, с тех пор, как впервые увидел вас по телевидению.
Гренвил покраснел.
— Кажется, у нас нет льда, дорогая!
— Ни кусочка, — спокойно подтвердила Касс. — В морозильнике так наросло, что я не смогла засунуть туда блюдо для льда.
Когда он вышел, она сказала:
— Я не знаю положения дел и поэтому отвела для вас и Ласло разные комнаты, но у него большая двухспальная кровать, так что вы всегда можете к нему присоединиться.
— О, нет! — сказала Белла, ужаснувшись. — Я скорее буду спать с коброй, чем с Ласло.
— Как дети? — спросил Ласло, войдя в комнату с охапкой бутылок.
Белла сделалась пунцовой. Расслышал ли он ее последнюю фразу?
— На эти выходные, слава Богу, уехали, — сказала Касс. — Я люблю их, но когда их нет, — я блаженствую. Это мальчики, — пояснила она Белле, — одиннадцати и семи лет.
— Я им принес джина, — сказал Ласло, — я знаю они его любят.
Касс рассмеялась.
— Где вы собираетесь играть после «Отелло»? — спросила она у Беллы.
— В «Чайке». Репетиции начинаются в понедельник.
Впервые за эти дни она почувствовала себя как дома. Она освоилась настолько, что уже через час спросила, можно ли ей пойти спать.
Глава четырнадцатая
Проспала она до обеда. Встав, приняла ванну и помыла голову. К ее огорчению, оранжевая краска так и не сошла с волос, и к тому же они стали невозможно пушистыми, вроде сахарной ваты. Ласло она нашла в саду. Положив ноги на стол, он читал сообщения со скачек, пил шампанское и раздирал цыпленка. На нем были только грязные белые брюки, а его смуглая кожа уже совсем потемнела от загара.
— Где все? — спросила Белла.
— Работают. Хочешь цыпленка?
— Спасибо, не надо. Не хочется.
Она солгала. Ее мучил голод.
Он налил ей бокал шампанского и сказал:
— Надеюсь, ты не будешь все время дуться. Я собираюсь позвонить своему букмекеру. Так, интересно: Свобода Бенгалии, Булавка, Счастливчик Гарри. Поставить на них по пятерке за тебя?
Белла взяла газету, бегло просмотрела ее и холодно сказала:
— Нет, я предпочитаю Веселую Крестьянку, Утреннюю Зарю и Гордость Кемпбела в четырехчасовом.
— У них никаких шансов. Но если тебе не жалко денег, пожалуйста.
Когда он зашел в дом, она перелистала всю газету. На первой странице был снимок, где они с Ласло выходят из театра.
«Кто украл бриллиант?» — кричал заголовок. — «Тайна Энрикесов сгустилась после того, как Белла признана невиновной».
С бьющимся сердцем она прочитала все, что там было написано, но ее прошлое ни словом не упоминалось. Слава Богу, ее образ для публики остался незапятнанным.
— Я поставил за тебя на лошадей, каких ты выбрала, — сказал Ласло, вернувшись с новой бутылкой шампанского. |