Под конец я остановилась на белейшем из белых бархатном платье, мягком, как кроличий хвостик. Роба и корсаж переливались серебряной вязью, по верхней юбке и пышным буфам рукавовиними звездами рассыпались сребротканые розы Тюдоров. Затем жемчуга — неизменные жемчуга, жемчуга к слезам, непролитые слезы природы — огромные жемчужины с Востока, из далекой Индии, по три и по четыре в ряд вдоль выреза платья, по корсажу, по парику, в ушах и на пальцах, под горлом. Вокруг шеи — кисейный воротник и парчовая вуаль, на плечах — длинный развевающийся шарф золотой парчи.

Однако я должна была выглядеть не только королевой, но и воительницей.

— Ваше Величество, дозвольте послать в Арсенал, — предложил молодой Сесил. — Только Господь Бог — и хранитель Арсенала — знают, что там может сыскаться!

Как кстати оказывались все его предложения!

Посланец вернулся с изящной серебряной кирасой, как раз к случаю, и, вот ведь удивительно, как раз по мне. «Кто ее носил? — гадала я, покуда девушки затягивали ремешки. — Мой бедный покойный брат? Отец в детстве, когда играл в турнирах? Или мать на торжественном маскараде?»

К кирасе прилагался изящный серебряный же шлем. Я велела нести его передо мной на белой атласной подушке — пажа, выбранного на эту роль, нарядили, словно принца эльфов, в белый с серебром атлас. Сама я выступала с непокрытой головой, словно древние девы-воительницы Ипполита и ее подруга Пентезилея, и понимала, что выгляжу амазонкой, царицей амазонок.

В руке я сжимала свое оружие — серебряный, оправленный в золото жезл.

Берли разослал по графствам приказ: «Собрать столько солдат, сколько может английская земля». Они выстроились по холмам Тилбери, заполонили долину и дальше, до самого горизонта.

Со сколоченного на скорую руку помоста меня приветствовали военачальники. Долгие часы подготовки — Господи, как много времени теперь на одевание, платье, парик, белила, румяна — сполна окупились секундным восхищением в глазах моего юного лорда Эссекса, когда я подъехала на могучей белой лошади и увидела его стоящим рядом с Робином во главе ратников.

Мой лорд, о мой милый лорд, каково-то тебе теперь?

Однако заговорил не он, а Робин — взял моего коня под уздцы и начал спокойно, хотя я отлично понимала, что творится у него на душе.

Отряд сомкнулся вокруг нас тесным ограждающим кольцом.

— Мадам, пока никаких определенных вестей о герцоге Пармском. Для нас ветер встречный, мы не знаем никаких новостей из Кале, кроме того, что он вроде бы начал грузить войска. Если так, он будет здесь затемно. Наши корабли по-прежнему преследуют Армаду, врага остановить некому.

— А что голландцы? Ведь их корабли должны были преградить путь герцогу Пармскому?

— Не сообщают.

Я взглянула на него — лицо тревожное, решительное. Глаза запали, веки почернели от бессонницы. Рука держится за сердце. О, Робин… Я глядела на тысячные войска, безмолвные, неподвижные, исходящие потом на солнцепеке. Мои моряки сделали что могли. Нельзя с одним флотом вести два морских сражения. От этих крестьян-солдат — но, судя по первым шеренгам, это по большей части мальчишки! — от их рук, их плеч зависит наше будущее.

— Я пойду к солдатам.

Робин покачал головой:

— Мадам, дражайшая миледи, позвольте вас отговорить. Цель всего вторжения — свергнуть вас с трона. Сейчас враг высаживается, и любой из ваших солдат, католик либо просто недовольный, легко может выступить против вас.