Старик еще не привык к живому собеседнику и каждый вечер убаюкивал Арта бесконечными монологами. Он рассказывал о себе, о сыне. О том, как на его глазах менялась жизнь, как белое снадобье заразило страну, как сын стал поднимать руку на отца, а отцы стали преследовать сыновей. Он рассказал, почему не хочет даже видеть сына. Его внук участвовал как-то в студенческой демонстрации протеста. Полиция открыла огонь. Семь человек остались лежать на мостовой. И среди них его внук. У сына были слезы на глазах, и голос его дрожал, но он сказал: «И правильно стреляли. Ты знаешь, Питер у меня единственный, но я готов пожать руку тем, кто нажимал на спуск, потому что эти протесты и протестующие безответственные юнцы толкают страну к гибели».

Он рассказывал, как люди состоятельные спасались бегством из городов, образуя первые охраняемые поселки — ОП, а города, разрушаясь, превращались в джунгли…

Арт слушал его краем уха и думал об Эдди Макинтайре, капитане Доуле, о покойном отце, о матери. О Мери-Лу он не думал. Он не разрешал себе думать о ней. Об Эдди Макинтайре и капитане думать было хорошо. Они помогали ему поправиться и окрепнуть. Они заставляли его поправиться и окрепнуть. Они помогали ему подавлять воспоминания о беззвучной и сладостной неосязаемой волне, которая все еще являлась ему иногда по ночам. Он, можно сказать, был обязан им жизнью, потому что они дали ему цель. Он жил, чтобы убить их.

С самого детства, с момента, когда он впервые осознал себя Артом Фрисби, у него ни разу не было большой цели, которая вела бы его по асфальтовой жизни джунглей. Маленькие цели были. Нужно было стать сильным, чтоб отомстить Джонни Хьюмсу. Достать денег, чтоб купить себе куртку на «молниях», как у других ребят… Это всё были маленькие детские цели. Теперь цель была взрослой, и она могла оправдать жизнь взрослого человека. И только когда он убьет их обоих, когда их не будет больше на земле, тогда он позволит себе думать о Мери-Лу. До этого он не заслужил еще права вспоминать о ней.

Через несколько месяцев он решил съездить в Скарборо.

— Ты ведь вернешься? — спросил его подозрительно старик. — Смотри, второй раз я тебя не выхожу. Может, не стоит таскаться?

— Вернусь, — кивнул Арт.

— Ну, смотри, с богом. Ты ведь не маленький, хотя мог бы быть мне внуком… Возьми немножко денег.

Арт вытащил тайком у старика из комода старинный кольт и отправился в город.

В первый же день он узнал, что капитана Доула перевели куда-то. Куда — не знал никто. Эдди Макинтайр по-прежнему был в Скарборо, но Арт никак не мог подкараулить его. Казалось, Эдди вообще не выходил из своей квартиры. Идти же прямо к нему не имело смысла. Если он и откроет ему дверь, то только с пистолетом в руке. Скорей же всего, вообще не открыл бы. Не такой он дурак. Что-что, а дураком Эдди не назовешь. Дурак в джунглях много не заработает, разве что шприц в руку и выщербленные плитки подъезда под разбитым черепом,

Особенно высовывать нос тоже не следовало. У Эдди собак хватает. Тут же прибегут с докладом: угадай, Эдди, кто появился — Арт Фрисби. Помнишь, у которого девчонка повесилась. Здоровый такой, загорелый.

При словах «здоровый», «загорелый» Эдди может задуматься. В его мире человек не имел права быть здоровым и загорелым, разве что он сам. Здоровый и загорелый — значит, не его. А не его — значит, чужой. А в чужом, да еще соскочившем с крючка, на который его так любовно и старательно насадил сам Эдди, всегда таилась угроза. Вот почему особенно нос высовывать не следовало.

Он поселился в полуразвалившемся отельчике на Рипаблик-авеню.