Крыльев у них не было.

Они разговаривали — смиренно, с затаенной болью, но с нежностью и непонятной надеждой, и неясно было, то ли только они слышат друг друга, то ли все это зеркально-свободное пространство стало свидетелем их мучительно короткой беседы.

— Я найду тебя, чего бы мне это не стоило. — Слова вырывались легкой дымкой, оседающей на соседних зеркальных осколках.

— А что если мы не узнаем друг друга?

— Не беспокойся. Я узнаю тебя. Веришь?

— Я боюсь…

— Поверь. Ты ведь веришь мне?

— Да, я верю тебе. И я… Я обязательно узнаю.

— Узнаешь. А я — тебя. Ну же, улыбнись. Я запомню эту улыбку.

Их пальцы соприкоснулись, и легкий болезненный ток пробежал по телам, а волосы взметнулись.

— Мне не хочется отпускать тебя. — Каждое слово им обоим давалось с трудом.

— Придется. Ты же знаешь…

— Да. Придется.

Разговаривающие приблизились друг ко другу, словно готовы были обнять друг друга, но не осмелились сделать этого. Где-то раздался молот грома приближающейся грозы, и оба они вздрогнули.

— Ну, мне пора, я пойду чуть раньше.

— Иди… Я тоже скоро буду.

— Приходи быстрей. Хорошо?

— Хорошо… Эй, дождись меня! Слышишь? Мы все сделаем по-другому!

— Я знаю. И я люблю тебя.

Сомкнутые ресницы, затаившиеся в уголках глаз с трудом сдерживаемые слезы отчаяния, шаг вперед, в пустоту, и сверкнула яркая искра — капля жидкого огня, устремившаяся вниз.

Никто не издал ни звука, но, казалось, зябкую тишину разорвал крик отчаяния.

На осколке зеркала осталась лишь одна фигура, обхватившая себя руками и склонившая голову вниз, съежившаяся на несуществующем ветру. И ответом ей была лишь гулкая тишина, переполненная пьянящим спокойствием. Гроза миновала. Лишь слышно было, как мягкие перья снега касаются вершин сияющих далеко внизу гор.

— Холодно без тебя, — тихий прерывистый шепот заставил зеркало покрыться рябящим инеем. — Холодно тут. Пусть тебе будет тепло, ладно?

Оставшийся среди зеркально-облачного безмолвия обнял себя за плечи.

— И я тебя люблю. Раз, два, — вдруг начал медленно считать он, — три, четыре…

На счет «четыре» вниз устремилась еще одна искра — стремительная, быстрая, похожая на вспышку северного сияния.

«Я найду тебя».

«Я верю тебе».

Движением этого странного места была сломанная стрела времени.

Символом — круг с пустотой в середине.

Тайной — сама жизнь.

«Чего бы мне это не стоило… не хочется отпускать… все сделаем по-другому…», — выводилось невидимым пальцем на запотевших зеркальных осколках, которых коснулся дым слов.

Я не знаю, почему это случилось с нами — наверное, так было кем-то задумано свыше. И этот «кто-то» наверняка большой хохмач и шутник. Безумный экспериментатор с извращенным чувством юмора. Гений, который вкусил сразу два плода — злодейства и глумления.

До сих пор не верится, что это произошло.

Как, как подобное могло случиться с нами, детьми современной эпохи техники, электричества и всемогущего Интернета? Может быть, я сошла с ума и выдумала все это? Может быть, меня злорадно посещают изощренные галлюцинации? Может быть, я, и правда, ненормальная? Хотя, кажется, нет — тихое глубокое дыхание крепко спящего на кровати рядом со мной человека, эгоистично завернувшегося в одеяло, говорит о том, что происходящее — реальность.