Но, в конце концов, художник должен работать с доступным материалом. В конце концов, христианство показывает множество превосходных моментов и радующих глаз усовершенствований, добавленных после кончины его основателя. А в качестве темы – когда с этой темой обращаются умело и касаются ее с истинным вдохновением, – оно прекрасно служило, чтобы содержать в достаточной удовлетворенности его небольшую паству, заверяя людей в грядущих наградах за благоразумное и добропорядочное поведение. Ни один альтруист не мог бы требовать большего… Епископ улыбался и возвращался к своей христианской проповеди.

Одним словом, в этих краях никогда не существовало более уважаемого и всеми любимого епископа. И весь Нэмузен и Пьемонтэ понесли большую утрату, когда однажды утром блаженный Одо покинул свой епископский дворец, причем он так никогда и не узнал, каким образом.

ГЛАВА IX

О предписанной ему награде

По сути дела, Одо проснулся в некотором потрясении, очутившись в совершенно неклерикальной обстановке. Находиться вне дома в одной ночной рубашке было уже достаточно неловко. Но казалось лишенным всякого смысла то, что он в таком неофициальном одеянии должен плыть в серой пустоте на некоем необычайно толстом, мягком, аляповатой расцветки ковре и делить его с этой молодой женщиной.

– Не можете ли вы, сударыня, случаем осведомить меня, – спросил он с учтивостью, которой по праву славился, – каков смысл этого упражнения в остроумии? И кто имел наглость поместить меня сюда?

– Не волнуйся, бедный Одо, – ответила та. – Просто ты, мой милый, наконец тоже умер.

И тут епископ ее узнал. Тут он понял, что каким-то образом некое похвальное чародейство вновь возвратило его к девушке Эттарре. И на данный момент ничто другое, по-видимому, не имело значения. Ибо эта восхитительная девушка казалась прекраснее и даже более желанной, чем когда-либо. Она была рядом с ним. Старость и все успокаивающие недостатки старости чудесным образом покинули праведного епископа Вальнерского.

Однако в следующий миг приятное выражение на его лице чуть изменилось, и он стал выглядеть уже не всецело счастливым, сидя на маленьком золотисто-розоватом облаке.

– Тем не менее, – сказал епископ, – тем не менее ситуация совершенно нелогична. Я припоминаю, что прошлой ночью мучился – чуть-чуть – несварением желудка. Завзятый артист никогда со мной не согласится. И в моем возрасте, конечно… Да-да, для меня умереть во сне достаточно естественно. Однако продолжение жизни моего сознания… каким бы удивительным и приятным ни оказался его итог, – добавил он с галантным поклоном в направлении обаятельного предмета любви своей юности, – является весьма печальным ударом по науке. Оно опрокидывает любую философию, и оно раздражает здравый смысл.

– Мой дорогой, – ответила Эттарра, – сейчас ты совершенно покончил с такими легкомысленными вещами, как здравый смысл, философия и наука. Но благодаря моему, исполненному любви вмешательству, откровенно должна тебе сказать, что для тебя была бы оставлена кое-какая небесная награда.

– Моя очаровательная Эттарра! Любовь моего сердца! – воскликнул епископ. – Давай не будем шутить на профессиональные темы, даже теперь, поскольку здесь, похоже, все совершенно шиворот-навыворот, и я не расположен к остротам и каверзным репликам. Вместо этого расскажи мне, куда несет нас это облако!

Девушка теперь посмотрела на него весьма насмешливо, однако очень нежно.