— Нет. Сядь.

Но девушка не села. И глаз не отвела, и не потупилась, как поступила бы почти любая служанка. Порывшись в кармане юбки, Сабина вытащила пачку сигарет «Житан», сунула сигарету в рот и стала ждать реакции со стороны хозяйки.

— Я бы хотела, чтобы ты все-таки на минутку присела, Сабина, — спокойно сказала Дельфина. — Пожалуйста, присядь. И можешь курить, если хочешь. Меня это ничуть не беспокоит.

Сабина явно никак не ожидала подобной реакции. Незажженная сигарета так и повисла в уголке ее рта, размазывая красную помаду. Над верхней губой выступили мелкие капельки пота.

— Я лучше пока постою. Вы ведь и так можете сказать мне все, что хотите, — сказала она. — Я не люблю комнат, где лежат больные. Там всегда такой запах…

«Она боится болезней». Дельфина вдруг подумала о том, каково это — быть такой красавицей и вдруг заболеть полиомиелитом. И навсегда стать ущербной. Сломленной. В скольких же больничных палатах довелось лежать этой девочке?

— Это верно, — согласилась Дельфина. — Я тоже такие места очень не люблю. Но наш разговор много времени не займет.

— Если вы хотите меня уволить…

— А если хочу?

— Тогда совершенно не нужно предлагать мне сесть. Я с готовностью уйду.

— И твой отец будет в ярости.

— А я скажу ему, что у вас совсем нет денег, и он с радостью примет меня обратно.

— А я скажу ему, что ты лжешь. И что сам великий Эскофье требует, чтобы ты осталась.

Взгляд Сабины вдруг стал совершенно бешеным. Она вытащила из кармана коробок спичек, раскурила сигарету, демонстративно затянулась и неторопливо выпустила дым изо рта.

— Вот и отлично, — сказала Дельфина. — Мы с тобой поняли друг друга. Можешь стоять, если хочешь.

Девица выдохнула дым прямо ей в лицо, но она не обиделась. Наоборот, такой Сабина ей нравилась даже больше. Этот маленький бунт, это мимолетное проявление абсолютной независимости напомнили ей собственную юность.

— Ты поэзию любишь?

— Нет.

— А что ты любишь?

— Американскую музыку. Биг-бенд. И эту креолку, Жозефину Бейкер.

— Бейкер обожает помидоры.

Сабина с трудом сдержала улыбку.

— Это правда, — продолжала Дельфина. — И она совершенно не боится чеснока. Эскофье однажды приготовил для нее черных дроздов и использовал в качестве приправы целых сорок зубчиков чеснока, так она лишь громко рассмеялась. Это значит, что у нее отличное чувство юмора.

— А может, она была оскорблена до глубины души?

— В таком случае ты плохо понимаешь ее искусство. Она ведь сумела так разбогатеть, потому что сама — как черный дрозд, обладающий прекрасным голосом. Она ведь и песни свои поет, одеваясь, как чумазая девчонка из джунглей, хотя всему Парижу прекрасно известно, что она совсем не такая. Вот они вместе с Эскофье и посмеялись от души. Вполне в духе «Фоли Бержер». Самый шик.

Сабина стряхнула пепел прямо на восточный ковер.

— Так вы только это хотели узнать, мадам? Мои вкусы в области музыки?

— Нет.

Вообще-то Дельфина надеялась, что Сабина проявит и несколько более теплые чувства — нечто вроде доброты или даже готовности к сотрудничеству, — но этого явно не предвиделось, так что она продолжила:

— Мне нужно, чтобы ты помогла месье Эскофье создать некое кушанье в мою честь. Разумеется, это дополнительная нагрузка. Но если ты это сделаешь и никому не расскажешь о моей просьбе, я подарю тебе вон ту шубу и отпущу тебя на волю, если ты именно этого хочешь.